– Право, голубчик Берендеев, глупо. Гейши… Я так, просто, спросил. А вы сразу в кордебаталию… Мне что… Его императорское высочество, наследник Николай Александрович два раза справлялись. Как прибудете, приказано доложить. Когда же на берег сходить, Павел Петрович?
– Вам? – еще более иронично, и даже презрительно, спросил поручик.
– Мне? Что?
– Вам, что ли, доложить велено, Митя? Его императорским высочеством? – уточнил Берендеев.
– Нет, его превосходительству князю Барятинскому, – смутился Рябушкин, суетливо заталкивая за борт мундира бинокль. – А я поинтересовался… в целях… самообразования.
– Да бог с вами, мичман. Оставьте бинокль в покое. Мундир испортите. Будут вам гейши… Программа пребывания наследника согласована. Японцы в ажитации. Приготовления последние. Пресса захлебывается от восторга. Визит августейшего гостя! Впервые за тысячу лет. Можете ознакомиться.
Берендеев сунул мичману пачку японских газет, писаных по-английски, и зашагал по палубе, справившись на ходу:
– Что его превосходительство?
– У себя. В каюте. Кофий только что откушали, – вдогонку радостно крикнул поручику Рябушкин.
Стальное вечное перо оторвалось от строки и зависло над четвертушкой веленевой бумаги, украшенной золотым обрезом и вензелем под императорской короной. Наследник Российского престола, цесаревич Николай Александрович перечитал только что написанное.
«Моя милая душка Мама. Снова пишу тебе письмо и надеюсь отправить его первым же фельдъегерем из Токио. После штурма пирамиды Хеопса, чудесных факиров и йогинов в Индии, великой китайской стены удивить нас с Джорджи будет весьма нелегко. Правда, наши моряки говорят, что Япония самая чудная страна на всем белом свете. Посмотрим. Последние дни много думаю о вас и о папа. Если папа считает, что мой брак с Аликс невозможен и что это путешествие позволит мне излечиться от этих мыслей, то он ошибался. Еще крепче и трепетнее думаю о ней, и все виденные мною красоты и чудесные страны, я не задумываясь отдам только за миг встречи с моей милой Аликс».
Он подчеркнул волнистым пунктиром последнее слово. Из открытого окошка иллюминатора в каюту сочилась соленая морская свежесть. Тихо шептались у борта волны Японского моря. Цесаревич Николай подумал о том, как стремительно исчезало настоящее. Убегало, превращаясь в прошлое, и каждая мелочь становилась такой многозначительной… Ах, эти волны. Пройдет время – тоже превратятся в воспоминания. Потом будут другие волны. Иного моря. И пробудятся другие мысли. Может быть, вспомнится и об этом письме дорогой и милой, и такой далекой маме, императрице Марии Федоровне, оставшейся в сумрачном Гатчинском дворце. Рядом с папой, хозяином Земли Русской. Она всегда рядом с ним. Как тень.
Его Императорское Величество