Оглянувшись, он увидел, что дверь кабинета приоткрыта и оттуда высовывается рука отца, жестом подзывая его.
Вот дьявольщина… Вызов в «тронный зал» – так они с братьями и сестрой именовали отцовский кабинет – был весьма неожиданным. Лайон довольно часто заходил к отцу, и встречи их проходили вполне удовлетворительно. Но подобные внезапные вызовы почти никогда не сулили ничего хорошего и редко завершались благоприятно, особенно – для бедняги Джонатана, который вполне мог ради забавы совершить что-нибудь предосудительное. Но даже и ему, Лайону, обычно не совершавшему ничего дурного, зачастую приходилось несладко.
Сделав глубокий вдох, он развернулся и направился в отцовский кабинет. Обычно родитель встречал его радушно, иногда же – горделиво улыбаясь (это в тех случаях, когда хотел обсудить с ним свои коммерческие дела, что очень льстило Лайону).
Войдя в кабинет, он не стал смотреть на часы; сейчас время стало его врагом, и он надеялся, что оно, возможно, замедлит свой бег, если сделать вид, что его не существует.
– Добрый день, отец, – весело сказал Лайон.
– Присядь.
Проклятье! Если требовалось присесть, значит, затевалось что-то серьезное. И долгое.
Лайон уселся в кресло и закинул ногу на ногу, покачивая начищенным гессенским сапогом.
Он видел отражение часов в носке сапога. Их маятник предательски продолжал раскачиваться.
– Тебе понравился твой первый бал в Суссексе? – спросил отец.
– Я определенно доволен, что вернулся. Здесь все совсем иначе, чем в Лондоне. Я хотел бы ненадолго остаться, если никто не возражает. Я понял, что очень соскучился по провинциальной жизни. – Следовало подготовить отца к тому, что он не намеревался покидать Пеннироял-Грин в ближайшее время.
– Мы всегда рады, когда ты приезжаешь домой, Лайон. Что-нибудь интересное случилось прошедшим вечером?
– Повидал нескольких старых друзей.
– Таких как юный Камберсмит?
– Да, конечно, – кивнул Лайон. И тотчас же насторожился.
– Его отец упомянул, что ты танцевал с мисс Оливией Эверси. Украл вальс прямо у его сынка из-под носа. – По голосу отца чувствовалось, что его это обстоятельство позабавило.
Лайона же при словах «Оливия Эверси» словно жаром опалило. Нет, он не будет смотреть на часы! Не будет, не будет!
– Да, танцевал. Как и со многими другими девушками. – Чьих имен он не смог бы припомнить, даже если бы кто-то приставил пистолет к его голове. – Разве не забавно, что этот Камберсмит постоянно сплетничает? – добавил Лайон с улыбкой.
Но отец промолчал – недобрый знак.
Когда-то Лайон – как и его братья с сестрой – побаивался зеленых глаз отца: дети предполагали, что отец может видеть их насквозь, раскрывая все их маленькие тайны. Он, казалось, всегда точно знал, кто намазал перила джемом, кто отстрелил ступню у статуи Меркурия в саду и кто стащил сигару из коробки в кабинете.
Тут отец – он по-прежнему молчал – принялся постукивать по столу кончиками пальцев. Это выглядело