Но на этом балу ее не было. Провинциальный бал слишком уж незначительное событие для дочери герцога. Лайон же покинул Оксфорд навсегда, однако намеревался большую часть времени проводить в фамильном особняке в Лондоне. Ведь в столице развлечений было гораздо больше, чем в крохотном городке Пеннироял-Грин, где единственным местом развлечений был трактир «Свинья и чертополох» – там мистер Калпеппер и мистер Кук вели бесконечное шахматное сражение, и было совершенно ясно, что заведение это никак не тянуло на притон, прибежище порока. Впрочем, Лайон не собирался проводить время в притонах, поскольку очень дорожил своим положением наследника и точно знал, что от него требовалось, чтобы сохранить его.
– Смотрите сюда, болваны, – обратился он к братьям. – Это делается вот так…
Десятки молодых женщин кружили по залу; многие из них были в белом, некоторые – с громкими титулами, и все они сияли радостью и были прелестны, как всегда прелестна юность, окрыленная надеждой.
Позднее Майлз утверждал: мол, он мог бы поклясться, что услышал удар гонга, когда Лайон наткнулся взглядом на нее, — но он сам мог бы назвать охватившее его в тот момент чувство паническим страхом.
Да, он боялся, что она может оказаться видением, а не реальной женщиной. А если она действительно женщина, то он, возможно, никогда не сможет ее коснуться, и тогда его жизнь станет совершенно бессмысленной. Да и захочет ли она с ним говорить? А если все-таки захочет, то сумеет ли он найти нужные слова?
Эти его страхи и опасения рассмешили бы любого, кто когда-либо встречался с ним, потому что Лайон, как и его отец, имел природный дар всегда говорить именно то, что было необходимо в каждом конкретном случае, чтобы заставить людей делать то, чего он от них хотел.
На ней было белое муслиновое платье, простое и прекрасно скроенное. Но очень многие девушки были одеты так же. Что же касается ее чудесной миниатюрной фигурки – то и множество других девиц имели фигуру не хуже. Только вот каким-то образом именно она привлекла его внимание. Привлекла настолько, что у Лайона при одном лишь взгляде на нее в груди зародилась какая-то странная тупая боль.
Ее лицо напоминало сердечко на стройной белой шее, а пухлые губки тотчас же наводили на мысли о поцелуях – долгих, страстных, греховных…
Братья с удивлением смотрели на него.
– Лайон, черт возьми, в чем дело? – спросил наконец Джонатан. – Не слишком ли ты молод для человека, которого вот-вот хватит апоплексический удар? На что ты так уставил… – Он проследил за взглядом Лайона и осекся. Тот не мог отвести глаза от стройной черноволосой Оливии Эверси.
– Кто она? – произнес Лайон.
– Ты что, не узнаешь ее? – спросил Джонатан. – Да ведь это помешанная на