все тает и жутко воняет! И вот в паузах между рейсами санок туда и обратно. Он среди разворошенного навоза и смрада, обалдело, закрыв глаза и широко расставив ноги на импровизированной сцене, выщипывал невидимые струны, превращая, заляпанные навозом вилы, в электрогитару. Подпевал про себя знакомые мелодии. И снова брался за работу и с таким задором и энергией, как будто и не было тех полдня махания вилами и целой горы уже вывезенного за огород навоза. Когда первыми заморозками Ульфата проводили в армию, мне стало совсем скучно. Кстати, говорят, он в последний вечер крушил клубный забор! Зачем спрашивается? Потом в письме, конечно же, признался: «Проявил недовольство местной властью». Тоже мне Степан Разин. Из-за него, бунтаря, мне самому пришлось прибивать эти проклятые доски обратно. Оставшись один, я был похож на парусник, попавший в зону безверия. Не знал, что делать и чем заняться. Пробовал считать капли монотонно падающие с потолка директорского кабинета, в подставленную уборщицей посуду – надоело на четыреста восемьдесят четвертой капле. И поэтому я уходил в мир фантастики, которую знал и любил с детства. В то памятное утро, сделавшее коренной переворот моей жизни, я, в пустом кабинете отодвинув раз в месяц звонивший телефон, и раскачиваясь на стуле, я, блаженно закрыв глаза, мечтал об использовании удивительных свойств Черной дыры, притягивать к себе и выбрасывать в пространство планеты и даже целые звездные системы. Мечтал выбросить этот богом проклятый район вместе с Вафином и его бухгалтерией в одну из планет Альфа Кита. А альфакитянцы, пожалуй, и не удивились бы таким превосходным соседством, если бы они обитали на уровне чуть выше пещерного. Или отправить все руководство колхоза, на какой-нибудь необитаемый остров. Было бы и им хорошо и нам по легче. Авось райком пришлет руководителей по умнее. Вот было бы смеху! Привыкшие на всех кричать, тем самым, скрывая неумение работать с людьми, вдруг оказались бы одни. С ума бы сошли, пожалуй! Когда я открыл глаза, в дверном проеме, в снопе света падающего из фойе, стояла Она! – Здравствуйте! Вы будете директор? – спросила она голосом диктора республиканского телевидения. Почему-то я подумал, что она оттуда – сестрица братьев по разуму. Во мне проснулась душа первооткрывателя.
– Угу, – выдавил я, пытаясь скрыть удивление. – Тогда принимайте на работу. Я методист вместо Ульфата Шангараева. Вот направление районного отдела культуры и диплом, если нужно. Только я думаю, ни к чему, – сказала она, включив свет и приближаясь к столу, за которым сидел я. Она была красива как космическая ракета на стартовом столе. В ней таилось огромной силы энергия, готовая вот-вот вырваться наружу. И я механический отсчитывал последние секунды: «три, два, один, ноль». И даже прикрыл глаза тыльной стороной ладони, как это делают сталевары перед выпуском металла из печи, опасаясь вспышки. Но она не вспыхнула и не улетела. А затаила энергию в себе,
