– А у вас, Андрей Семенович, все в порядке?
Нет, он не будет сидеть в неведении до понедельника. «Не люблю, когда меня держат за болвана в старом польском преферансе. Я игрок, а не болван» – так говорил Штирлиц Мюллеру в фильме «Семнадцать мгновений весны».
– Все-таки, Александр Владимирович, как анализ? – еле ворочая сухим языком, спросил Андрей Семенович.
– Видите ли, – нехотя продолжил Жизнев, – из двенадцати проб у вас две плохие. Извините, у меня действительно нет времени, я очень тороплюсь.
Доктор закончил фразу совершенно другим, извиняющимся голосом.
– Хорошо. Спасибо. Извините. До понедельника, – короткими фразами «выстрелил» Андрей Семенович и повесил трубку.
Он оглядел свой кабинет. И внезапно все вокруг взорвалось безумной вакханалией звуков.
– Два плохих анализа из двенадцати! – закричал вдруг Петр I с картины «Медный всадник», висевшей на стене прямо перед Андреем Семеновичем.
– Два из двенадцати! – заорал вахтенный матрос с самой верхушки мачты настольной модели парусника. Андрей Семенович повернул голову налево и поглядел на стенку, где висели картины с так любимыми им видами Петербурга, и тут же граф Суворов-Рымникский, запечатленный в бронзе великим Козловским, открыл рот и во всю мощь своей луженой глотки начал утешать его:
– Два плохих анализа, а десять хороших, два против десяти, два против десяти, два против десяти, два против десяти.
И еще какое-то лицо на другой картине, ехидно улыбаясь и ернически подмигивая ему, с каким-то гадким подхахатыванием начало выкрикивать название его болезни, короткое и беспощадное, как выстрел.
В отчаянии, весь мокрый, как будто только что из сауны, он ударил кулаком по столу что было сил и гаркнул:
– Да заткнитесь, мать вашу!
Однако злобно-торжествующий хор не унимался. Наоборот, словно грозный тайфун, он набирал силу и мощь.
И только Альберт Эйнштейн жалобно глядел на него со стены своими большими грустными глазами и, пытаясь утешить, приговаривал:
– Ну всего лишь два из двенадцати, то есть один к шести, и вообще, в мире все относительно. Не так ли, Андрей?
– Хотя все и правда относительно, а вот две пробы не относительны, а абсолютны, – попытался он возразить гению. Но не получилось.
Он словно впал в ступор. Сидел в своем кожаном кресле съежившись, в прилипшей к телу одежде и сжав кулаки, чтобы вступить в драку со всей этой орущей братией. Он хотел наброситься на них и бить, кусать, рвать зубами, хотя сражаться у него не было сил. Неведомый вампир высосал из него всю энергию, и осознание этого вжало его в кресло, как космонавта на старте космического корабля.
Выйти из оцепенения помог телефонный звонок. Нечеловеческим усилием воли Андрей Семенович заставил себя взять трубку. Звонила его заместитель, Алёна Викторовна: у нее был последний день