Мне открыл дверь худощавый собранный господин лет сорока, с длинными волосами. На его носу приютились круглые очки-велосипед, бывшие модными пятьдесят – сто лет назад.
– Заходите, – порывисто воскликнул он, втащил меня за рукав в комнату, выглянул на лестничную площадку, огляделся и осторожно закрыл дверь. – Я ждал вас, товарищ…
Комната была обставлена скудно и бедно. В ней среди бумажного мусора возвышались три грубых стула и не менее грубый корявый стол, на котором располагалась древняя машинка «Ундервуд». Рядом с машинкой были навалены стопки испечатанных листков. Длинные кривые полки ломились от груд беспорядочно набросанных книг и журналов. Раскладушка была аккуратно застлана серым одеялом – такие выдают в каптерке в военно-строительных частях и дисциплинарных батальонах. На выкрашенной в болотно-зеленый цвет стене висел детекторный приемник. Зато в углу стояли роскошный телевизор «Панасоник» и видеомагнитофон «Сони-трилоджик», а также СД-проигрыватель.
Я прошел в комнату, огляделся.
– Вы с ума сошли! – Шлагбаум схватил меня за рукав и резко вытащил в коридор, оставив там в полной растерянности.
Он метнулся в комнату, задернул плотные шторы, после чего там стало темно, как в фотолаборатории. Затем зажег тусклую желтую лампочку в самодельной настольной лампе.
– Теперь можете проходить… Как вы неосторожны. В Лондоне совсем забыли о конспирации?
– Почему в Лондоне? – поинтересовался я.
– Ах, вы не из Лондона. Цюрих? Париж?
Я пожал плечами и издал маловразумительное восклицание, которое можно было расценить как согласие.
– Ах, Париж, – закатил глаза Шлагбаум. – Я был там много раз. С Мартовым мы издавали там газету «Новое слово». Это были хорошие времена. Мы были молоды и наивны.
Он вздохнул и неожиданно схватил обеими руками мою кисть, встряхнул в горячем дружеском приветствии. Пальцы у него были тонкие, как прутики, крепкие и цепкие, как крючья монтерской кошки.
– Я уважаю ваш поступок, товарищ! – возбужденно воскликнул он.
– Ну…
– Не скромничайте, – он отпустил мою руку и забегал по комнате, сопровождая свою горячую речь яростной жестикуляцией. – Горлопаны, безответственные демагоги и соглашатели на уютных конспиративных квартирах на Западе в узком кругу дерут глотки о благе народа, хотя они страшно далеки от этого самого народа. Время слов кануло в Лету. На дворе время действия! Действия жестокого, решительного! – он вскипал моментально и мгновенно охлаждался. Неожиданно спокойно он осведомился: – Вы, наверное, ничего с дороги не ели?
– Спасибо, я не голоден.
– Не скромничайте. Хотя бы отведайте чайку. Нашего. Сибирского.
Шлагбаум исчез