Мне смешно, что мы везем и красители!
А вот сомовину нет.
Пора трогаться в путь. Мы пойдем сначала в сторону Некудима, старого двора деспота. Мама ро́дная, и где же он находится? Мне, как картографу, следовало бы лучше знать маршрут. Помоги, Господи!
Мики аккуратно перевернул лист. Стараясь не повредить старые бумаги, он положил их лицевой стороной вверх. Слегка замедленно, как и пристало человеку, не спавшему всю ночь, священник взял бумаги из Гроцки и положил их рядом. Затем извлек дощечку и положил ее рядом с бумагами из Гроцки, и, наконец, не роясь в коробке, достал все остальные документы. Грубоватый, толстый, серовато-желтоватый лист, исписанный, как значилось в заголовке, в Коларах в 1737 г. Низко нагнувшись над получившейся экспозицией документов, Мики внимательно сравнивал почерк, ощупывал бумаги, выпрямлялся, чтобы посмотреть на них на расстоянии, при слабом свете свечи, снова нагибался. Не зная, какую бы еще процедуру экспертизы применить, он подносил бумаги к лицу и глубоко вдыхал воздух носом, как будто хотел засосать буквы прямо в свой мозг. Запах у всех стопок был одинаковый, немного затхлый. Одинаковыми были и язык, и необычное правописание. Но что удивительнее всего – похоже, что одинаковым был и почерк на всех документах, за исключением дощечки, на которой были высечены только большие печатные буквы.
Этот почерк не был каким-то особенным. Не красивый и не четко выписанный, без каллиграфических украшений и – вовсе не старинный. В нюансах он отличался в различных документах, и, тем не менее, неодолимо напрашивался вывод, что писал их все один и тот же человек. Определенно, это не почерк Дорогого Дьявола. Манера письма покойного соседа Мики была намного острей и нервозней.
Этот почерк был довольно обычным; где-то даже походил на почерк самого священника.
«Да, он, и правда, походит на мой почерк», – подумал Мики, и почему-то у него сразу похолодело сердце. В последнее время отец Михаило практически вообще не писал рукой. Все объявления в церкви он печатал на старой раздолбанной печатной машинке «Оливетти», а дома он давно уже пользовался компьютером в детской комнате. От руки он писал на листочках бумаги лишь какие-нибудь короткие записки. Большими печатными буквами, искривленными в спешке: имя усопшего, имя ребенка, которого хотели крестить, имя кума, имена тех, кто решил венчаться, оговоренное время отправления обряда и т. п.
Мики встал, подошел к комоду и взял чистый лист бумаги и авторучку.
Сложил лист бумаги, подложил на столик старую, частично порванную детскую книжку с картинками под названием «Приключения Шврчины» и в мерцающем свете медленно и почти что торжественно написал письменными буквами:
«Я – священник Михаило…»
«Господи, прости меня, грешного, это походит на начало завещания», – вздрогнул Мики и тут же отложил ручку.
Половинка белой свечи уже заканчивалась, а длинный фитиль потрескивал, завиваясь и выбрасывая то в одну сторону,