***
А суждено было много чего еще – родителей расстреляли без суда и следствия. Те посмели воспротивиться, когда у них хотели отобрать дом, все нажитое и выгнать на улицу. Посмели ослушаться, задавали вопросы, пытались отстоять свое. Родители же Вани правдами-неправдами сумели уехать на Алтай к дальнему родственнику. Об этом по секрету Насте сказал Костя. Там их следы и затерялись. А Настя с Васей, прожив до осени на заимке, отгоревав и отплакав, вернулись в деревню. В город ехать уж побоялись, да и дома-то больше нет – ехать некуда. Настя научилась и печку топить, и еду варить, и стирать, и в огороде трудиться. Тася-помощница помогала ей по хозяйству за копеечку. Трудолюбивые люди, да со смекалкой, да с купеческой хваткой нигде не пропадут. Выращивали скот, овощи, торговали, промысел нехитрый завели. Вася подрастал, выучился, работать стал. Голос его стал грубее, да и сам он вымахал, будь здоров! Красивый, сильный. Мать смотрела на него, а сердце сжималось. В комсомольскую ячейку сын вступил. Мать, было, воспрепятствовать хотела – не могла простить, что благодаря таким вот комсомольцам родители мученическую да несправедливую смерть приняли, и даже не знала она теперь, где мать с отцом лежат. И думать себе про это запрещала. Но брат не позволил преградой стать. Вперед глядел. А Василий уж и жених завидный, и девушка у него, оказывается, есть любимая – Груняша Тюльнова, сестра Таси – помощницы, светленькая, тоненькая, с глазами, как капельки воды – голубыми и прозрачными. Видела Настя, как замирает сын при виде девушки, как голос у него становится тихим да ласковым. Понимала она, что любит Вася Груню без памяти. Девушка уехала в город, чтобы матери полегче было, на работу устроилась, подстриглась на городской манер, да и одеваться так же стала.
– Только что косынку красную не повязала, – с неприязнью и раздражением думала Анастасия.
И во сне страшном не могло ей привидеться, что породниться придется с такой семьей – бедной да никчемной по ее, Настиному разумению.
– Голытьба немощная – так она про них думала. – Пьянь беспробудная!
Отец у Груни извозом занимался, да пил по-черному. Так и замерз, как тот ямщик в степи. Только лошадь пришла с повозкой, а Федора и след простыл. А мать девушки Матрена шила, спины не разгибая. Да разве прокормишь такую ораву детей-то – три сына да четыре дочери. Старшие-то как подросли, в город на заработки подались, но это все одно.
– Не ровня они им, Поспеловым и Татуниным, не ровня! Так рассуждала Анастасия, и сердце ее никак не хотело мириться с выбором сына.
Но и тут старший брат далеко глядел. Уговаривал Настю спрятать свой норов. Так что, делать нечего – и с этим пришлось смириться – не ровен час, раскулачивать начнут – волна—то уж прокатилась. А тут родня – беднота