– Что это значит?
В громкоговорителе раздался голос надзирателя:
– А12, А10, А23 – ужинать! B8, B18, B22 – ужинать! C2, C15, C23 – ужинать!
– Он называет отсеки образцового содержания – они едят первыми, – пояснила Аннет. – Затем позовут блоки в порядке результатов инспекции. Наши камеры всегда последние. Мы при инспекции вечно хуже всех.
Я увидела, как мимо нашей двери в столовую прошла какая-то женщина, и подумала, что это еще за камеры люкс, но вместо этого спросила:
– А что на ужин?
– Печень.
После ужина из печени с фасолью, поданного в большой столовой, в которой на меня нахлынули все жуткие воспоминания о школьном кафетерии, женщины всех размеров, форм и комплекций снова стеклись в главный зал здания и принялись кричать по-английски и по-испански. Все как будто чего-то ждали, группами сидя на ступеньках или толпясь на площадках лестниц. Решив, что я тоже должна быть здесь, я постаралась притвориться невидимой и внимательно прислушалась к тому, что говорили вокруг, но так и не смогла понять, что происходит. В конце концов я робко поинтересовалась об этом у стоящей рядом со мной женщины.
– Почту принесли, милочка! – ответила она.
На площадке лестницы очень высокая чернокожая женщина раздавала предметы гигиены. Кто-то справа показал на нее рукой:
– Глория едет домой, она здесь только до побудки!
Я с удвоенным интересом посмотрела на Глорию, пока она искала новую владелицу для маленькой сиреневой расчески. Едет домой! Меня опьяняла одна мысль об этом. Глория казалась такой счастливой, раздавая свои вещи. Мне стало чуточку лучше, когда я поняла, что однажды, вероятно, и я уеду домой из этого жуткого места.
Мне очень хотелось получить ее сиреневую расческу. Она напоминала те расчески, которые мы в старших классах таскали в задних карманах джинсов, чтобы при случае вынуть и поправить растрепавшуюся челку. Я смотрела на расческу, стесняясь попросить, но тут ее уже забрала другая женщина.
Из кабинета надзирателя вышел не тот охранник, которого мне ранее показала Минетта. С черным ежиком волос и аккуратными усами щеточкой, он был похож на звезду гей-порно.
– Почта! Почта! – закричал он и принялся раздавать письма. – Ортис! Уильямс! Кеннеди! Ломбарди! Руис! Скелтон! Платт! Погоди, Платт, это еще не все. Мендоса! Рохас!
Женщины, улыбаясь, забирали письма и удалялись куда-то, чтобы их прочитать. Может, где-то здесь было местечко поукромнее? Надзиратель выкрикивал все новые и новые имена, и народу в зале становилось все меньше. В конце концов он перевернул пустую корзину вверх дном и крикнул:
– Может, завтра повезет, дамочки!
После выдачи почты я принялась бродить по зданию, чувствуя себя очень уязвимо в своих идиотских парусиновых тапках, которые сразу выдавали во мне новенькую. От обилия информации у меня кружилась голова, но за несколько часов я впервые осталась наедине со своими мыслями и тут же вспомнила о родителях и Ларри. Должно быть, они