– А ты, говорят, якшаешься с индейцами?
Помню, что мне тогда даже не хотелось отвечать.
– Да знаю, что якшаешься, и бабу себе завел среди них! А я вот индейцев убиваю. На севере платят за каждый скальп: я снял две сотни скальпов.
– Но здесь, сеньор, за скальпы не платят. Выходит, вы тут не заработаете.
– Это пока не платят. И потом… может, я и не затем приехал.
Ради чего ни приехал бы Иаго Карвасса (а я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос), дни свои конкистадор проводил праздно. Я нечасто виделся с этим человеком и совсем оттого не грустил, ибо он был мне неприятен.
Одно лишь интриговало в жутковатом каталонце. Всюду, где ни появлялся, он таскал с собой тыкву – маленькую тыкву сорта мне неизвестного. Не раз задумывался я, проводя вечера в Сан-Мигеле: задать ли вопрос об этом? Однажды настал день, когда я спросил о тыкве, но прежде случилось иное.
Вслед за летом, настала осень – и недоброе она принесла. В очередной раз навещая селение нунтуров, застал я их в тревоге. Старейшины не желали пояснять причин, охотники отводили глаза, даже Титубу мне удалось разговорить с трудом.
И вправду, скверными были новости.
Нунтуры говорили о племени, пришедшем в эти земли издалека; о племени, за которым тянулась дурная и пугающая слава. Истинный крест! О дне, когда явятся четыре Всадника Апокалипсиса, не говорим мы с таким ужасом. Племя, чье название индейцы боялись произнести вслух. Племя, в котором видели они воплощение зла. Того зла, что не рождается меж людей, но приходит из царства тьмы.
Стоит ли говорить, что я, едва утешив милую Титубу, поспешил в Сан-Мигель? Если и правда угроза была так велика, ничем другим не сумел бы я помочь людям, что стали мне дороги.
Увы, тщетно убеждал я капитана Кордову оказать помощь нунтурам. Не было моим соотечественникам дела до индейцев. И если тогда, волнуясь о судьбе любимой, я готов был проклинать Кордову за его непреклонность, то теперь, когда прошли многие годы – я его понимаю. У колонии имелось много проблем и все, что делал капитан – это искренне заботился о своих людях.
Единственное, чего добился я далеко не сразу – дозволения привезти Титубу в Сан-Мигель. Я не был уверен, что она легко согласится на такое, но исполнился решимости убедить. Не виделось иного пути спасти ее от грозящей опасности. А так уж вышло, что к тридцати годам не утратил я способности к сильным чувствам: и не мыслил как и зачем буду жить без нее, если случится что-то плохое.
Не жалел автор сих строк коня, когда ехал обратно солнечным октябрьским днем. И лучше бы прекрасное солнце Нового Света