Затем, правда, он будто забеспокоился, что был слишком резок: «Я понимаю возможную грубость этого ответа, однако предпочитаю вежливости честность. Хотел было написать «ничего личного», но написанные от руки слова всегда личные, каким бы ни был их смысл». Заканчивалась записка так: «Вы очень добры, что написали мне. Спасибо». Он не подписался.
Я немедленно написал ему ответ и заказал для него по почте пару книг Киплинга – «Человек, который хотел быть королем» и «Отважные капитаны». В своем письме Найт сообщил, что, поскольку мы незнакомы, он будет писать только «на нейтральные темы». Это показалось мне приглашением к дружбе, и следующие пять страниц я заполнил смешными историями о моей семье и рассказом о недавнем коротком «побеге в дикие леса». Когда летнее солнцестояние пришлось на один день с так называемым суперлунием и полная луна подошла ближе всего к Земле, я наблюдал это удивительное явление вместе с другом в горах Монтаны; мы сбежали туда на одну ночь.
Вместе с письмом я отправил Найту мою предыдущую книгу, сюжет которой – смесь реальной истории преступления и фактов из моей биографии. Книга была посвящена человеку, обвиняемому в убийстве своей семьи. Но еще в ней говорилось – и мне показалось важным рассказать это Найту – об одном случае, произошедшем много лет назад во время моей работы в The New York Times. Я тогда написал статью о незаконном использовании детского труда и объединил несколько интервью в одно ради создания колоритного персонажа – прием, в журналистике запрещенный. Когда об этом узнали, меня уволили из газеты, несмотря на прошлые заслуги. После этого какое-то время я чувствовал себя очень одиноко и изолированно в профессиональном плане.
Возможно, признание в том, что я – «бракованный журналист», грешник внутри профессии, и то, что Найт – вор, неспособный жить в затворничестве на самообеспечении, породило бы некое чувство общности. Мы оба попытались и не смогли воплотить в жизнь свои возвышенные идеалы.
Я очень обрадовался, обнаружив ответ на мое послание в почтовом ящике. Впечатление на Найта произвела не книга, а рассказ о вылазке на природу. Письмо на трех страницах начиналось с описаний его попыток заговорить. Он пытался сблизиться и наладить контакт с каждым из своих собратьев по несчастью, большинство из которых были молоды и простоваты. Выбранной темой для разговора стала приятная синхронность, с которой раз в году случается солнцестояние и следующее за ним суперлуние. «Я думал, это будет им, по крайней мере, интересно, – писал Найт. – Оказывается, нет. Вы бы видели их пустые глаза…»
Многие из тех, с кем он пытался заговорить, просто кивали и улыбались в ответ, «будто я слабоумный или сумасшедший». Или просто пялились на него, как на странный выставочный экспонат. В моем письме, по счастливому совпадению, я говорил о схожих ощущениях. Он писал, что чувствует себя «в каком-то оцепенении», и с этого момента его письма больше не были нейтральными.