Надо отдать должное предусмотрительности Черчилля, который уже тогда заглядывал далеко вперед, выдавая главную суть своей обеспокоенности: «Есть опасность, что отвратительные условия, господствующие теперь в Германии, путем завоевания распространятся на Польшу, и новые преследования и погромы начнутся на новой территории». Эту обеспокоенность Черчилля судьбой польских евреев задолго до захвата Польши следует отметить и запомнить.
Как пишет Гилберт, «нацистов, старательно заигрывавших с общественным мнением Запада, разозлила речь Черчилля, особенно та ее часть, в которой он резко осуждал антиеврейские действия фашистов. 19 апреля корреспондент «Бирмингем пост» сообщал из Берлина: «Сегодняшние газеты полны резких предупреждений по отношению к Англии. Один газетный заголовок упрекал Черчилля в «бесстыдстве»» (129).
Так началась история нового, после Палестины, треугольника: «Гитлер (и Германия) – евреи – Черчилль (и Англия)», – развитие которой стало стержнем истории всего мира тех лет. Ибо с этого момента Черчилль развязывает безудержную антигитлеровскую кампанию, сжигая все мосты. И при этом ратует за перевооружение Великобритании, как бы проча, накликая в будущем военное столкновение с немецким государством. Таким стал лейтмотив его выступлений на всю предвоенную перспективу. Начав свою персональную войну с Гитлером и Германией, он отныне бил и бил в одну точку. Причем, как мы видим, война сразу приобрела сугубо личный характер с обеих сторон. И это обстоятельство стало пагубным для всего мира. Потому что свою персональную войну Черчилль всеми силами стремился превратить во всеобщую. Мировую. И превратил.
Возможно, в глубине души самолюбивый Черчилль, которому Гитлер отказал некогда во внимании, затаил личную обиду. Она довольно явно проявляется в той необъективности, пристрастности, с какой он публично судил о вожде немецкого народа. Черчилль был о Гитлере подчеркнуто низкого мнения: «одинокий, замкнувшийся в себе маленький солдат…», «ничем не примечательный пациент», «руководимый лишь своим узким личным опытом», который в Вене «вращался среди членов крайних германских националистических групп», от которых набрался вздорных идей насчет «зловредных подрывных действий другой расы, врагов и эксплуататоров нордического мира – евреев». И в результате «его патриотический гнев и зависть к богатым и преуспевающим слились в единое чувство всеподавляющей ненависти». Психопат и комплексующее ничтожество, одним словом. Случайно оказавшийся на самом верху человечишко, не достойный уважения, которому почему-то поверили оболваненные массы.
Порой Черчилль не принимал Гитлера всерьез, воспринимал как курьез, как недоразумение. А порой норовил демонизировать противника, представить его врагом всего рода человеческого, ничтожным и ужасным одновременно: «Злой дух, поднявшийся из нищеты, пламенеющий при мысли о поражении, сжигаемый ненавистью и обуреваемый жаждой мщения, преисполненный намерения