Уж с ней-то Гитлер никогда и никак воевать не собирался. Он обожал Англию, преклонялся перед англичанами, считая их не только братьями по расе, в отличие от славян, но и образцовыми европеоидами. Он вырос на расовых теориях английского естествоиспытателя Хьюстона Чемберлена (не путать с премьером-однофамильцем) и, в свою очередь, вырастил сотни тысяч своих единомышленников и поклонников в Великобритании. В своей откровенной и искренней книге, ставшей путеводителем для всей Германии, Гитлер делился мечтами о том, как Германия разделит огромные пространства России – с Англией и Японией, которых он ставил наравне с фашистской Италией.
С одной стороны, Гитлер не хотел воевать с Англией, с другой – был абсолютно уверен, что Англия сама не осмелится начать войну, будучи совершенно к ней не готова. И, между прочим, Англия тоже с самого начала не хотела воевать с Германией и удерживалась от любых резких шагов в течение долгих лет, демонстративно проводя «политику умиротворения», ярче всего проявившуюся в Мюнхене в 1938 году. Миролюбие Англии совершенно понятно: на случай боевых действий она могла предоставить сразу лишь две дивизии, а погодя – еще пять (катастрофа под Дюнкерком в 1940 году обнаружила, чего стоили английские дивизии в деле)[43].
Кстати, континентальная Франция, которая могла выставить целых 130 дивизий, еще больше не хотела воевать, чем островная Англия. Тоже понятно: ведь основной удар врага пришлось бы вынести ей, и кто знает, чем бы все это кончилось. (Практика показала: кончилось всего за сорок дней страшным разгромом и оккупацией Франции при трусливом предательстве Англией общего дела, то есть опасения были справедливы, силы Франции были слабы на деле, и лезть в войну ей явно не следовало[44].)
За одиннадцать месяцев, прошедших после раздела Чехословакии, у Англии и Франции причин и оснований воевать с Германией стало не больше, а гораздо меньше. Германия за год замечательно окрепла, усилилась, чего никак не скажешь о союзниках, потерявших, между прочим, мощную линию укреплений в Судетах и 35 хорошо обученных чешских дивизий. Гитлер был прекрасно осведомлен о слабых англо-французских военных возможностях, которые гарантировали ему мир и спокойствие с Запада.
Неудивительно, что 3 сентября внезапное решительное объявление Англией войны, в ответ на вторжение немцев в Польшу, выбило Гитлера из колеи, ошеломило. Он до последнего свято верил, что этого никогда не произойдет, он был убежден, что это никому не нужно ни в Англии, ни в Германии, что это невозможно, нелогично, немыслимо, безумно. Он жаждал и ждал дружеского и равноправного союза с Англией, а вовсе не войны, и прямо не раз выражал это. Тихий, бледный, задумчивый, он сказал своему верному Гессу в тот день: «Все мое дело рушится».
Вскоре верный Гесс был уполномочен выполнить весьма щекотливую миссию. В мае 1941 года, когда Франция была уже захвачена гитлеровцами, Англия, испытавшая год назад тотальный разгром под Дюнкерком, переживала теперь