– Да. Меня сватают за космонавта Титова, – ответила она, шутя, переводя стрелки на игру в бисер.
Такое забавное хитросплетение было трудно для восприятия мечтательной, романтической девушки-подростка, не привыкшей к полутонам, как в жизни, так и в общении с Мантрыгиным, чье сильное внимание действовало на нее магически. Она была сразу введена в курс дела, без самообмана с циничностью врача. Мимо проскользнул мягкой походкой брат Насти – Петр, оглядываясь на пару, сидящую в темноте на стульях. Через минуту пробежал друг Насти – одногодка Саша, с кем она виделась на Первомайской демонстрации.
«Оказывается, не могу оказать ему ни материальной, ни моральной поддержки. Абсолютно чужие в огромном мире стяжательства, насилия. Школьница. Ощущаю его тираническое влияние диктатора при любом стечении жизненных обстоятельств», – расшифровала она его творческий порыв рассказать о своих серьезных намерениях в поиске жены, чтобы продолжить дальше продвигаться по жизни на основе образования и всестороннего развития.
– Они – твои родственники. Едут своей компанией до Камышина, а оттуда сами знают, как добираться, – объяснил он в том же минорном тоне, а у Насти отлегла от души тревога, что они в темноте должны утонуть на дно реки и не всплыть после оката отрезвляющим цинизмом.
Она заскучала, залезая на качающийся стул с ногами, обвивая колени руками, глядя на его массивную фигуру, великолепную голову, достойную быть вылепленной скульптором.
– Твой голос я люблю больше всего на свете. Вот недавно мы с тобой его вспоминали. Он всегда так делает, появляется в самый неподходящий момент, – укоризненно произнесла она, вспоминая попутчиков. – За Петром пробежал его ученик, – пояснила девушка аспиранту-медику.
Вдруг Саша пробежал мимо них второй раз. Он закричал ту же самую фразу, что он кричал рано утром, до завтрака, когда они стояли на корме, прячась от людей:
– Воруют, хватайте их и ведите в полицию…
– Этот Саша, наверно, еврей, как и ты, дорогой, – сказала Настя.
– Возможно, а ты разве не еврейка? – спросил Мантрыгин с чувством жалости к своей особе, затронув его сокровенные нотки.
– Нет, я – русская. Мой отец – русский. Об остальных членах семьи ты знаешь лучше меня, – ввернула она четко, надеясь, что он не будет обвинять ее в грабеже чужого стула, поэтому встала, но подходить к поручням побоялась одна.
Тогда он тоже встал рядом с ней, обнял за плечи, поворачивая как куклу к двери, ведущей с палубы, говоря с расстановкой:
– Не запретить тебе дружить с твоими сверстниками.
– Мы с ним встречались на Первомайской демонстрации, – поведала Настя историю годичной давности.
– Идем, будет гораздо холоднее. Сейчас