И он испугался, потому что переступить через жалость почти невозможно. Ирина вдруг стала похожа на ту, которую Зимин знал очень давно – когда они еще только приближались друг к другу, и каждое движение, взгляд, слово и даже пауза казались исполненными опасного смысла. Которого надо было стеречься, поскольку он может все разрушить.
А Зимин тогда хотел только одного – чтобы она не исчезла. Это было самое лучшее их время.
Пока он думал обо всем этом, ей позвонили, она подняла телефон к уху и, мгновенно распрямившись, легким, отработанным за годы движением откинула прядь волос со лба. Непрестанно улыбаясь и продолжая разговаривать, вытащила зубами сигарету из пачки и закурила, хотя внутри дворца курить было запрещено. На глазах из несчастной женщины превратилась в самое себя – сильную, неотступную, достающую до печенок, самоуверенную, расчетливую и беспощадную, если задевались ее интересы. Наверное, звонили спонсоры – Зимин не раз видел такие преображения.
Жить, во избежание всяческих слухов, они принуждены были вместе. Им сняли что-то вроде отдельных апартаментов, куда входить и уходить можно было не через общий холл, а через отдельную черную дверь.
Как уж Ирина объясняла хозяевам выставки такую необходимость, Зимин не знал, но ей это сошло с рук.
– Это причуда, конечно, но вы же знаете, что такое натура русского художника?
– Да, да, они такие непредсказуемые. А разве он – русский?
– Конечно. По матери – стопроцентный.
– Надо же. А с выставкой все будет в порядке, Ирина?
– За двадцать лет я не сорвала ни одного контракта.
– Да, да, конечно, конечно.
– Он как ребенок бывает, но увидите – это будет большой успех. – Разговор в конторе мог быть таким или другим, но вряд ли более откровенным.
Главное – удалось не помешать работе и обойтись без шума.
Телевизионщики, наверстывая упущенное, не оставляли его в покое ни на минуту, но Зимин им не мешал, только иногда порыкивал на операторов, которые лезли своими камерами прямо в лицо. Пахали ребята, как арабы – без перекуров и капризов, – с утра, как только открывались ворота на служебном въезде, и до позднего вечера, когда охрана, устав от уговоров, просто выключала рубильник.
Ксения мотыльком порхала за своим журналистом, успевая и ему помочь с вопросами и планами сьемок, и Зимину улыбнуться, проходя мимо. Глазами они часто цеплялись друг за друга, так часто, что это напоминало пантомиму – только для двух посвященных. Кирилл c любопытством поглядывал на их перемигивания, а потом вдруг затеял разговор про увлечения и любови Зимина, расспрашивая подробно.
Зимин вдруг разозлился и начал отвечать почти откровенно.
Ксению их пикировка позабавила несказанно – она только и успевала прыскать в ладошку. А вот Ирина, которая не отходила с площадки ни на шаг, перепугалась необычайно.
С одной стороны, тому, что Зимин позволил появиться на свет из прошлого, пять