– Оно там? – спросил я, когда он поднялся на крыльцо.
Молча кивнув, Орсон вошел в дом. Я последовал за ним. Он остановился у двери своей комнаты и отпер ее.
– Сюда тебе нельзя, – сказал Орсон, не открывая дверь.
– Я хочу увидеть, что ты с ним сделаешь.
– Я положу его в морозильник.
– Дай мне посмотреть твою комнату, – настаивал я. – Мне любопытно. Ты ведь хочешь, чтобы я понял?
– Сначала оденься.
Сбегав к себе в комнату, я быстро натянул чистые джинсы и майку. Когда я вернулся, дверь в комнату Орсона была открыта, и он стоял перед морозильником.
– Теперь я могу зайти? – спросил я, остановившись в дверях.
– Да.
Комната Орсона была больше моей. Справа от меня стояла низкая односпальная кровать, аккуратно заправленная красным покрывалом. У стены рядом с кроватью Орсон соорудил еще один книжный шкаф, гораздо меньше, но также набитый книгами. У дальней стены под незарешеченным окном стоял морозильник. Когда я приблизился к Орсону, он как раз открыл дверцу.
– Что там? – спросил я.
– Сердца, – сказал Орсон, закрывая морозильник.
– Сколько?
– Пока что еще недостаточно.
– Это трофей? – спросил я, указывая на газетную вывеску, приколотую к стене рядом с морозильником. Пробежав ее взглядом, увидел, что имена, даты и места замазаны черным маркером. – «Изуродованное тело найдено на строительной площадке», – прочитал я вслух. – Мама будет гордиться тобой.
– Когда ты делаешь дело хорошо, разве тебе не хочется, чтобы тебя признали?
Закрыв морозильник, Орсон прошел к кровати. Плюхнувшись на нее, вытянул руки и зевнул, после чего улегся на красное покрывало и уставился в стену.
– Вот так я себя чувствую, когда все заканчивается, – сказал он. – У меня в груди пустота. Вот здесь. – Он указал на сердце. – Ты не можешь себе это представить. Знаменитый писатель… Я хочу сказать, абсолютно ничего. Я живу в бревенчатом доме посреди пустыни, и это все. Вот пределы моего существования. – Он скинул сапоги, и на каменный пол просыпался песок. – Но я – это не только то, что лежит в морозильнике. Мне принадлежит то, что в нем. Теперь это мои дети. Я помню рождение каждого из них.
Я сел и откинулся на бревенчатую стену.
– Через пару дней депрессия пройдет и я снова буду чувствовать себя нормально, как и все вокруг. Но затем и это также пройдет, и там, где сейчас пустота, появится огонь. Испепеляющее желание сделать это снова. И я ему подчинюсь. И весь цикл повторится сначала.
Он посмотрел на меня умирающими глазами, и я постарался не проникнуться к нему состраданием. Но он был мой брат.
– Ты себя слышишь? Ты болен.
– Раньше я сам тоже так думал. Догмат стоицизма советует жить согласно своей природе. Тот, кто пытается быть чем-то таким,