Похоже, этот звон успокоил рыцаря, и, внезапно смягчаясь, он вновь окликнул:
– Стражник! Где тебя черти носят? Принеси мне вина, черт возьми! Да, вот еще. Позови мне фон Кетвига.
– Прости меня, если можешь, – произнес я, пользуясь бурей, бушевавшей над головой ни в чем не повинного стражника, и с видом высокомерного смирения прошествовал к столу.
– Господин рыцарь желает что-то продиктовать мне? – опускаясь на табурет, произнес я голосом, исполненным неподдельного благочестия.
Рыцарь бросил на меня недобрый взгляд.
– Монах! Ты, кажется, задался целью вывести меня из терпения?!
Слава богу, капюшон скрыл удивление, отразившееся на моем лице. Вывести Норгаузена из терпения? М-да. Если то, что он только что продемонстрировал, следовало считать будничным поведением, то хотел бы я увидеть панораму его бешенства.
На пороге снова появился стражник, несший объемистую флягу с вином.
– Барон фон Кетвиг сейчас будут, ваша честь, – смиренно произнес он, стараясь побыстрее дать задний ход.
– Уведи эту падаль и сдай ее профосу.[11] Он знает, что делать. – Рыцарь повернулся ко мне и, налив полный кубок, поднес его к губам. – Доставай свой пергамент, святой отец.
Я уселся поудобней и включил связь.
– Капитан вызывает Лиса.
– Все в порядке. Капитан, слышу тебя нормально.
– Как там дела?
– Вашими молитвами. Возы отпустил. Разговоров по округе будет – так это ж мама родная!
– Лис, спори со значка золотой кант и нашей черный. Во втором туре марлезонского балета у тебя будет трагическая фигура.
– Призрака коммунизма?
– Нет, попроще. Профоса из Лютца.
– Пиши, монах, – вклинился в нашу беззвучную беседу грубый голос Норгаузена.
– Ладно, Лис, оставайся на приеме.
– Его императорскому высочеству, принцу Саксонии и Баварии, герцогу Лейтонбургскому Оттону фон Гогенштауфену, – начал диктовать рыцарь.
Я старательно заскрипел пером.
– Ваше высочество, – продолжал он, – с прискорбием сообщаю вам, что означенная особа по нелепому стечению обстоятельств была нами упущена…
«Не думаю, чтобы его высочество был очень доволен таким радостным известием, – мелькнула у меня мысль. – Полагаю, не стоит его огорчать сразу…»
«…Благодаря геройству латника Готфрида из Вейлера была захвачена…» – выводило мое перо.
Рыцарь с грохотом поставил пустой кубок на стол и заглянул в пергамент.
– Красиво пишешь, стервец! Хоть на что-то ты мастер.
– Уж не извольте сомневаться, ваша честь…
На лестнице послышались тяжелые шаги. Дверь отворилась.
– Заходи, Вилли! – обратился Норгаузен к новому действующему лицу.
Казалось, вошедшая туша заполнила всю