Тема была о любви. Вернее – о ее роли в исторических перипетиях, о ее влиянии на ход исторического процесса. Я до сих пор не мог себе простить, что в такую тему вляпался. Сыграла, наверно, злую шутку моя влюбленность на третьем курсе в одичалую тусовщицу, любительницу эпатажей и травки.
Как пить дать, эта тема пригрезилась мне в одну из наших с ней встреч, происходящих обычно на фоне полного помутнения сознания. Не иначе как под влиянием танцующих по стенам галлюцинаторных пятен; запаха дешевой пудры, которой она сроду не пользовалась, но которой пропахла насквозь; головокружения, которое вызывал у меня этот ее запах; ее губ – вкуса переспевшей черешни; ее ветрености, и потрясающей легкости, и сладкой отравы, которую она неизменно приносила с собой.
Мирно покуривая травку на моем диване, мы частенько включали телевизор, и многие политические события представлялись мне не просто незначительными, но – иллюзорными, практически – нереальными, в отличие от ее дыхания на моем плече, от предстоящего упоительного исследования глубин нашей страсти.
Я тогда был молод абсолютно и бескомпромиссен и высказал Анастасии Павловне, куратору нашей группы, мысль о том, что в жизни каждого дяди Васи главенствующую роль играет какой-нибудь сосед сверху, любитель забивания гвоздей по воскресеньям. Или какая-нибудь пышнотелая тетя Даша, с веселыми непременно глазами, живущая через лестничную клетку, из квартиры которой так неистово пахнет борщом, что дядя Вася сходит с ума от этого запаха и от явлений ее полуобнаженной груди в ярко-зеленом халате, когда они сталкиваются на площадке – он с папиросой, она – с мусорным ведром и кивают друг другу.
Я говорил с жаром, который не остыл во мне еще после утреннего пробуждения с веселой богиней той моей весны, что, мол, к чему дяде Васе курс доллара, что ему с того, что сменился партийный лидер, когда сосед по утрам забивает гвозди, а соседка все варит и варит свой колдовской борщ. Эти мелочи съедают его восприятие целиком. И вообще – любовь – это сила, которая правит миром.
Финал моей речи, если и был логически связан с предыдущим повествованием, то лишь паутинной нитью, прозвучал неожиданно, как сорвавшаяся с языка детская тайна, которую невозможно больше удерживать внутри.
Речь моя произвела на меня отрезвляющее впечатление, а вот на Анастасию Павловну скорее – наоборот. Каким-то странным образом заразившись моей горячностью, она вдруг раскраснелась и тонким, почти девическим голосом принялась быстро и сбивчиво говорить мне, что – величайшая смелость поднять, наконец, такую грандиозную тему, как любовь. И что она давно ждала именно такую юную голову – смелую и честную, которая перевернет представление об истории и наконец расставит все по своим местам. И вот она дождалась. И эта светлая голова – я. И она, разумеется, станет моим научным