Себастьян взглянул на него и, неожиданно, разум пронзило старое воспоминание: «Голос крылатого колокола несет в себе великую силу. Это не просто звон, в нем заключена божественная энергия самого Ординума!».
Вот он, ответ! Себастьян не стал ждать ни секунды, просто на ощупь отыскал веревку и подобно звонарю, забил в бронзовый колокол, как можно сильнее натягивая на себя медный язык.
Колокольный звон хлынул сотнями волн, освобождаясь от пережимающих оков молчания, распространяясь по всей округе, оглушая юношу и сотрясая старое здание часовни!
Божественный могучий звук лился во все стороны, и даже казалось, что тихий холодный ветер усиливается, становится ураганом.
Но только не смерчем, ведь смерч – это спираль.
Новопосвященный паладин не давал затихать колоколу, он бил в него не переставая, не жалея сил, с каждым ударом чувствуя, как наплывают трагичные воспоминания, что перетягивали сердце стальными канатами, выдавливали из него кровь.
Я паладин и мой долг сражаться со злом, да не убоюсь я его!
Себастьян продолжал звонить, стиснув зубы от злости и от боли. Он бы и дальше долбил в колокол, но его плечо сжала чья-то рука, и юноша обернулся.
– Достаточно. Пойдем… – это сказал мастер Тобиас…
***
– Вы убили тварь? Убили? Что? Что это было? – яростно спрашивал Себастьян, брызжа слюной.
– Теневой демон… Соглядатай Небытия, – сказал в ответ Тобиас, – А сейчас уходим! Хватай собратьев!
Он подошел к телу Клайда и, взяв его на руки, понес к выходу. Пламя только начало разгораться, оно постепенно поднималось все выше, под свод, превращая опорные балки в уголь.
– И Ему было очень больно от песни колокола Ординума, – рассказал мастер о битве, его голос доносился с крыльца, откуда веяло свежим воздухом проклятущей ночи. – А я читал молитву и бил его мечом.
Новопосвященный паладин ничего не ответил. Он взял мертвое тело Стевина под подмышки и поволок к выходу. Затем сделал то же самое с телом и головой Лаитона.
Старший паладин стаскивал трупы по лестнице с крыльца и, протаптывая высокую траву, тащил собратьев к трапезной, одного за другим.
Юноша выскочил из горящей часовни, его лицо покрылось копотью. Но Себастьян плевал на это.
Первое, на что он обратил внимание, когда оказался на улице, это то, что у трапезной не было никакого шума. Ни храпа, ни ржанья лошадей. Как и везде. Одинокая могильная тишина. Лишь внутри часовни грохотали падающие доски, и рычало пламя.
Отныне это место стало настоящей могилой. Впрочем, ничего не изменилось.
Тобиас между тем приблизился к трапезной. А через короткое мгновение после этого огонь распространился наружу. Его горячие языки вырвались из окон, выползли сквозь двери. Пламя пожирало часовню.
Оно осветило весь двор. И Себастьян увидел. И Тобиас увидел.
И то,