– Добрый день, сэр, – сказал я ему.
Он словоохотливо ответил мне что-то на туземном наречии.
– Вы не говорите по-английски? – спросил я.
– Только по-французски, – сказал он.
– Жаль, – сказал я, – но, увы, это не по моей части.
Он попробовал все же объясниться со мной по-французски, но затем вернулся к туземному языку, решив, что так, пожалуй, будет больше проку. Я заметил, что он не просто так хочет со мной побалакать, а вроде бы пытается мне кое-что рассказать. Я с интересом прислушался к нему и уловил имена Эдемса, Кейза и Рэндолла; особенно часто повторялось имя Рэндолла и какое-то слово, похожее на «отраву» или что-то в этом духе; кроме того, старик настойчиво повторял еще одно туземное слово. Возвращаясь домой, я все твердил его про себя.
– Что это значит, «фусси-окки»? – спросил я Юму, стараясь как можно точнее выговорить это туземное слово.
– Сделать мертвым, – сказала она.
– Что за чертовщина! – сказал я. – Ты когда-нибудь слыхала о том, чтобы Кейз отравил Джони Эдемса?
– Так это каждый, каждый знать, – сказала Юма с оттенком презрения в голосе. – Он дать ему белый порошок – скверный белый порошок. Кейз и сейчас иметь такой порошок. Кейз угощать тебя джин, ты не пить.
Разговоры в таком духе я слышал почти на всех островах, и всегда-то в них присутствовал белый порошок, отчего я совсем перестал им верить. Все же я отправился к Рэндоллу – поглядеть, нельзя ли разведать чего-нибудь там, и увидел Кейза; стоя на пороге, он чистил ружье.
– Хорошая тут охота? – спросил я.
– Первый сорт, – сказал он. – В зарослях полно птиц. Вот если бы еще копры было не меньше, – добавил он, как показалось мне, не без задней мысли, – но ничего не поделаешь.
Я видел, что в лавке у них Черный Джек обслуживает какого-то покупателя.
– Но торговля у вас тем не менее идет, как я погляжу, – заметил я.
– Первый покупатель за последние три недели, – сказал Кейз.
– Толкуйте, быть того не может! – сказал я. – За три недели? Ну и ну!
– Если вы мне не верите, – воскликнул он как-то уж очень горячо, – подите на склад, где мы держим копру, сами убедитесь! Он наполовину пуст, будь я трижды проклят.
– Это ничего не доказывает, – сказал я. – Я же не знаю, может, вчера он был и вовсе пуст.
– Что