Вспоминать о сумасшедшем доме с тоской Евграф начал не сегодня. Примерно месяца с полтора назад его психическое состояние ухудшилось. То в голову лезли всякие бредовые идеи, то сердце сдавливала холодная лапа тоски. Тюрморезов предчувствовал срыв. Только не мог предугадать, в чем он проявится.
Ему до смерти надоели новые знакомые: Роберт и окружавшие его уголовники. А так же бывшие обитатели сумасшедшего дома. Заодно с Евграфом они участвовали в различных делах банды.
Тюрморезов чрезвычайно опасался нового приступа собственной «неадекватности». Дела, к которым Робик подталкивал психов, описывались статьями уголовного кодекса. Правда, их участие в преступлениях будет непросто доказать. В основном Евграф и его «коллеги» действовали, как наводчики. Или выполняли часть преступной работы «воров на доверии». Собственно похищением ценностей занимались профессиональные воры, которых в последний момент вводил в дело Роберт.
Евграф уже поспособствовал краже золотой утвари из двух подмосковных церквей. После второй кражи, – при том, что в обеих он выступал лишь как наводчик и человек, благодаря которому цыгане Роберта смогли изготовить дубликаты ключей, – Тюрморезов впал в странную для него, прежде никогда с ним по таким поводам не случавшуюся депрессию. Через день после похищения утвари он едва не пришел к настоятелю обкраденного прихода и не рассказал ему всю правду.
«У меня нет совести!» – думал Евграф, валяясь на матрасе, постеленном прямо на полу в комнате квартиры, снятой Робертом для психов. Перед этим Тюрморезов съездил на электричке в городок, где располагался храм, но до цели не дошел. «Вовремя остановился!» – показалось ему в тот момент. Он зашел в местное кафе, что напротив храма, сел за столик у окна. Из него открывался вид на обкраденную церковь. Выпил, почти что залпом, не закусывая, пять кружек пива.
После четвертой ему полегчало. После пятой он встал, расплатился с официанткой и пошел обратно на станцию.
Теперь к нему вернулись прежние муки. В этой комнате он был главным. Большинство обитателей успели вернуться после своих «дел» и так же, как Евграф, лежали под одеялами на матрасах. Он был здесь заводилой, королем, мозгом, решавшим, что и кому делать. Но теперь ему казалось: лучше бы ему жить в шкуре самого неприметного, бездарного из сумасшедших, который не годен ни на что, кроме как просить милостыню.
Провалявшись ночь без сна, он пришел лишь к одному выводу, – ему пора лечиться.