Из общего количества двоюродных внуков Дариуса Дэрольфа младше него был только сын Мастона Рэлса – Кастор. Сам Лэнсон никогда не желал участвовать в этой гонке и мог видеть себя у руля Монтина разве что в ночном кошмаре. На пороге своего совершеннолетия он жил беспечными мечтами о доблестных подвигах во имя любви или памяти об отце. Отец – великий воин, один из самых именитых офицеров при дворцовой гвардии – был убит год назад во дворе их собственного дома. Эта трагедия легла тяжелым отпечатком на становление личности Лэнсона.
Долтон безусловно являлся авторитетом для своего сына, но Лэнсон в своем пылком и вольнолюбивом возрасте уделял подражанию отцу не слишком много времени. Все думал, что на это потом еще будет время, а на юношеские подвиги и сердечные дела – нет. Пропадая в затяжных загулах, Лэнсон не успевал в должной мере почерпнуть отцовских знаний и умений. И когда эта возможность исчезла вместе с оборвавшейся жизнью Долтона Дэрольфа, долго и беспощадно корил себя за это.
Из лап почти пожравшей его живьем депрессии ему помогла вырваться Мария. Девушка целиком посвятила себя Лэнсону в тот тяжелый для него период. Она была терпелива и нежна. Всегда умела смолчать или, наоборот, сказать вовремя нужные слова. Одна лишь ее естественная красота порой могла приглушить, а то и вовсе разогнать неприятные мысли. А когда она дарила ему свои ласки, Лэнсон начинал вновь ценить жизнь и думать о том, как прожить ее во имя этой прекрасной девушки.
Однако Сильвия, мать Лэнсона, не разделяла глубокой симпатии сына к Марии. Ее материнское чувство собственности не давало ей одобрить ни одну пассию своего ненаглядного чада. Ей казалось, что ни одна из выбранных ее сыном девушек не была достойна и его мизинца. На этой почве у нее с сыном неоднократно случались конфликты, во время которых Лэнсон, как правило, был вынужден из уважения всегда оставлять последнее слово за матерю. Позднее он просто перестал ставить ее в курс дел своей личной жизни, решив, что таким образом избежит лишних поводов для скандалов.
Но Сильвия по своей сути была неугомонной и дотошной женщиной, потому она всегда знала об очередных контактах сына, приставляя к нему невидимые хвосты, которые, как он не пытался, ни разу не смог рассекретить или укрыть что-либо от них. Такое положение дел, естественно, раздражало Лэнсона, но он был вынужден научиться жить и с этим. Пришлось выработать в себе массу терпения и вести себя так, чтобы матери не хотелось задавать лишних вопросов. А когда эти лишние вопросы все же вспарывали скорлупу молчаливого всеведения Сильвии, сын забрасывал мать усмешками по поводу трещин в ее могуществе, что почти всегда одинаково верно разоружало ее пытливые настроения.
В последние месяцы в редкие минуты их встреч