Последний кит. В северных водах. Ян Мак-Гвайр

в темноте в опустевшей лачуге после того, как его родителей увезли в противотифозную лечебницу в Каслбаре[40]. Мать клятвенно уверяла его, что уже совсем скоро они вернутся, она крепко взяла его руки в свои и дала слово, но они так и не вернулись. И только Уильям Харпер, военный врач, вспомнил об осиротевшем ребенке и на следующий день приехал за ним, застав его лежащим на том самом месте, где они его оставили. В тот день на Харпере был зеленый твидовый костюм; его сапоги свиной кожи были забрызганы грязью и промокли после долгого пути. Он поднял его с прохудившегося соломенного тюфяка и на руках вынес наружу. Самнер до сих пор помнит запахи шерсти и кожи, помнит тепло ровного дыхания врача и его негромкое успокаивающее ворчание, похожее на новомодную молитву.

      – Когда сюда придут британские солдаты, я не дам тебя в обиду, – настойчиво повторяет Самнер. – Я сумею защитить тебя. Ты понимаешь меня?

      Еще мгновение мальчик смотрит на него, а потом кивает и выходит из комнаты. Самнер кладет перстень в карман, закрывает глаза, прижимается затылком к стене и ждет. Плоть вокруг раны покраснела и сильно опухла. Нога пульсирует болью, а жажда становится нестерпимой. Он спрашивает себя, а не предаст ли его мальчик и не увидит ли он вместо него своего убийцу. Сейчас, в его нынешнем состоянии, убить его можно без особого труда: у него нет оружия, чтобы защититься, и почти не осталось сил, даже если бы оно и было.

      Мальчик возвращается с кувшином воды. Самнер выпивает половину, а остатками промывает рану. Чуть выше лодыжки большая берцовая кость выгибается назад под странным углом, а ниже бессильно свисает ступня. По сравнению с ужасами полевого госпиталя, его ранение едва ли можно назвать тяжелым, но при виде его он тем не менее испытывает страх. С трудом доковыляв до кухонной плиты, он выбирает из груды сваленных на растопку дров две длинные щепки, затем достает из кармана кителя перочинный нож, раскрывает его и начинает обстругивать их. Мальчик равнодушно наблюдает за ним. Самнер прикладывает щепки к ноге по обеим сторонам от раны, а потом жестом показывает на одеяло, на котором спал ребенок. Мальчуган приносит его, и Самнер рвет его на полоски. Мальчик не делает попытки остановить его. Самнер наклоняется и принимается перевязывать шплинты полосками грязного одеяла. Повязка должна быть тугой, говорит он себе, но не слишком.

      Вскоре он уже тяжело дышит и взмок от пота. Во рту становится кисло от подступившей к горлу тошноты. Пот заливает ему глаза, а руки дрожат. Он просовывает снизу под ногу вторую полоску одеяла и пытается завязать ее концы спереди, но тут его пронзает сильнейшая боль. Самнер сдается, делает паузу, переводит дух, предпринимает вторую попытку и вновь терпит неудачу. Раскрыв рот в безмолвном крике, он со стоном валится на пол. Закрыв глаза, он выжидает, пока дыхание его не придет в норму. Стук сердца похож на тяжелую дверь, которую снова и снова кто-то с грохотом захлопывает вдали. Он ждет, и наконец резкая боль сменяется тупым нытьем. Он переворачивается на бок и смотрит на мальчика.

      – Ты должен мне помочь, – говорит он.

      Мальчик