Высокие оштукатуренные стены кое-где обрушились и перепачканы подпалинами и копотью. Повсюду стоит стойкий запах нечистот и слышится слитное гудение трупных мух. Самнер, отчаянно хромая и спотыкаясь, бредет куда глаза глядят, пока боль не вынуждает его остановиться. Он садится на ступеньку в каком-то дверном проеме и с трудом стаскивает с ноги сапог. Сквозная рана выглядит чистой, но большая берцовая кость у него явно перебита. Он отрывает полоску ткани от подола бумазейной рубахи и перевязывает ею рану так туго, как только может, чтобы остановить кровотечение. На него наваливается жаркая волна тошноты и беспамятства. Он устало прикрывает глаза, а когда вновь приходит в себя, в темнеющем небе над ним, словно воздушные споры, кружат черные голуби. Луна уже взошла, и со всех сторон доносится непрерывное глухое буханье тяжелых осадных орудий. При воспоминании об Уилки и О’Доуде по телу его пробегает холодная дрожь. Сделав глубокий вдох, он приказывает себе собраться, чтобы не сдохнуть так, как они. Завтра город наверняка падет, говорит он себе; когда британские войска протрезвеют, то непременно возобновят наступление. Если он затаится где-нибудь в укромном уголке и останется жив, его обязательно найдут и отведут домой.
Поднявшись на ноги, он озирается по сторонам в поисках места, где можно было бы укрыться. Дверь прямо напротив него распахнута настежь. С трудом переставляя ноги, он подходит к ней, оставляя за собой кровавую цепочку следов. Прямо за порогом обнаруживается комната с пыльными половиками и сломанным диваном у дальней стены. В углу стоит кувшин неглазурованного фарфора, пустой, а на полу валяются чайник и чашки. Единственное высокое окно выходит в переулок и дает мало света. В дальней стене проделан арочный проход, задернутый занавеской, ведущий в комнату поменьше со слуховым окном и кухонной плитой. В ней также имеется шкаф для посуды, но он пуст. В воздухе висит запах старого топленого масла, гари