Стул, на котором сидел Старлей, на самом деле стоял на месте трибуны. К стулу приставлен стол длиной метра три. Здесь восседал президиум. Обычно в следующем составе: начальник объекта, его зам, председатель цехового комитета профсоюза, неизменный секретарь заседаний инженер-технолог Любовь Николаевна. Раритетную трибуну, изготовленную краснодеревщиком из мореного дуба, перетащили в конференц-зал. Стол президиума сдвинули впритык к стене, впритык с вентиляционным кожухом – одной из артерий, связывающей с внешним миром. Есть дверь, но пользовались её те, кому никогда не открыть дверь Высшего.
Как положено, по центру на стене за трибуной портрет вождя мирового пролетариата, выполненный маслом. Качественная копия известной картины А. Китаева. Грандиозный мыслитель, решительный практик, вознамерившийся построить идеальное общество.
Ряды стульев, покрытые сукном зеленого цвета, как стол вождя в Горках. Стена, что напротив окон, превращена в галерею былой трудовой славы – стенды с фотографиями, историческими справками, этапами развития. Если стенды основательно оттереть от пыли, можно узнать много любопытного. Также любопытствуют доисторическими мамонтами, саблезубыми тиграми, кошмарными рептилиями или воинскими доспехами.
Ближе к выходу громоздился кульман с полем для черчения полтора на два с половиной метра. Сейчас кульман походил на спальное ложе, поставленное на дыбы в припадке извращённой страсти, свихнувшимся на сексе партнёрами. Его твердая идеально ровная поверхность могла бы послужить теннисным столом, как и многие помещенные сюда предметы могли бы послужить в ином качестве. Кульман встал перегородкой, отделившей часть Красного уголка, превращенного в долговременный бардак, от бардака, устроенного уборщицей.
Здесь уборщица хранила хозинвентарь: ведра, тряпки, швабры. А также пластиковые мешки с мусором, собираемым из урн служебных помещений, туалетов. Мешки выносились в мусорный контейнер один-два раза в неделю, в промежутках хранения отравляя воздух в помещении, да так, что, казалось, вождь на картине затыкал нос от нестерпимой вони.
И Старлей страдал от этой вони, поэтому садился у вентиляционного кожуха, где удавалась ощутить флюиды свежего воздуха. К тому же здесь больше света. Не того яркого, ослепительного, что с приходом весны разливается по городу, но света отраженного, мягкого, безопасного для слабеющего зрения. На лбу закреплен шахтерский