Торс шепнул: модулятор страха готов для запуска. Торс, бывало, и прежде куражился. Так слегка, для пробы сил. Но сейчас можно пойти дальше…
Дверь с грохотом захлопнулась. Не понимая в чём дело, уборщица застыла истуканом. Возле трибуны мерцали подвижные огоньки.
– Светлячки, – прошептала ленивица Лена. – Да как много!
Будет больше! – зловещим шорохом пронеслось в мозгу. – Оглянись!
Ленивица попятилась к двери. Чем ближе подбиралась к выходу, тем темнее становилось в кладовой. И тем ярче полыхали огни у трибуны. Вдруг по плечу чем-то хлобыстнуло. Девушка вскрикнула. Вскинула руки вперед. Кисти въехали в поворотный механизм кульмана.
А, вон в чём дело! – осенило сквозь невыносимую боль. – Это же проклятая чертёжная доска, о которую всё время спотыкаюсь. Получай проклятая!
С отчаянным усилием пнула ненавистную доску.
Не надо было этого делать! – вновь пронеслось в мозгу.
Кульман вдруг с грохотом повернул плоскость для черчения в горизонтальное положение, точно защищаясь, перешёл в нападение. Следуя движениям кульмана и страшась сломать руку, застрявшую в поворотном механизме, Ленивица оказалась распростёртой на плоскости для инженерного творчества. Возникло ощущение, что она на операционном столе. Светлячки нависли над ней. Также горят лампы верхового освещения в операционной, в свете которых сверкает хирургический нож. Что же собрались удалять? В прошлый раз вскрывали живот. Рука хирурга, покопавшись в кишках, отсекла воспаленный аппендикс. Что за бред?! Какая операция?! Это похоже на другую правду…
Ходят страшилки, что так насилуют девушек. Незаметно подкрадываются. Оглушают ударам. Валят на специальный стол с креплениями для ног и рук. Предвкушая два удовольствия: насилие и секс. Когда распростертые руки и широко раздвинутые ноги намертво закреплены, начинают сечь кнутом.
Мамочка родная! За что?!
Девушка дернула руку, которая словно горела огнём от плеча да кистей. Перекатилась на край доски. Кульман накренился, да поддал по толстой заднице. Ленивица грохнулась на пол. Прямиком на пластиковые мешки с мусором. Посадка оказалась мягкой. Мягкой, но вонючей: мешки лопнули, треснули, разошлись по швам.
Уборщица с ужасом озиралась. Однозначно, мешки её, но вместо мусора шевелилась сплошная белая масса. Это же черви-опарыши! Противные гадкие черви!
Как-то давным-давно на кладбище прихватило живот. Она побежала в общественный туалет: деревянный сарай с прорубленной дырой для отправления естественных надобностей. Присев на корточки, с ужасом глянула вниз. Под ней копошащаяся