Бросается в глаза: Пушкина забавляет то, что в ненормативном глаголе «у…ъ» буквы «Е» и «Б» — инициалы Екатерины Бакуниной. Пушкин любил, как подтверждают многие его дневниковые рисунки, такие «игры слов». «Острое красное словцо – вот что несказанно тешило его», – подмечает, к примеру, в своих воспоминаниях о Пушкине Анна Керн[17].
В целом же штриховка перед профилем со странным, без надобности болтающимся у выреза платья шнурком к нашей героине отношения не имеет. Краем глаза выхватываемые из нее слова «…в Ниццу и Парижъ» подсказывают, что этот текст как бы связывает профиль девушки из верхнего ряда по имени Жозефина Вельо (Пушкин ее имя всегда пишет с одной буквой «н») с затянувшим пушкинскую сюитную «петлю» узлом ее же изображением-призраком.
Мы сейчас не будем читать этот текст. Обратим внимание лишь на слегка протертый в передней штриховке у профиля Бакуниной второй «призрак» – находящийся как бы с его обратной стороны. Похоже, что это – неявное присутствие самого автора в том самом положении, в каком он изобразил себя на одном из соседних с «петлей-сердечком» листов Лицейской тетради, помеченном 1818 годом. То есть не относящимся к Екатерине Бакуниной? Во всяком случае, Пушкин, наверное, хочет, чтобы мы думали именно так. А поверить ему в этом или нет – решим для себя чуть позже.
ПД 829, л. 45
Штриховка за бакунинским профилем даже при беглом – частичном – прочтении выдает явно «наши» реалии: уже запомнившиеся нам дата «25 Мая» и топоним «въ ЦарскаѢ». Фамилия «Уманскаму» и фраза «я буду просить руку ея у матери ея» подсказывают, что сюиту на листе 50 Лицейской тетради можно смело относить к 1827 году, когда вырвавшийся, наконец, из ссылки Пушкин собирается ехать из Москвы в Петербург к матери-Бакуниной свататься к ее дочери Екатерине.
Эту штриховку можно было бы уже теперь прочитать и всю, если бы она хотя бы не была двухслойной. Хорошо видно, к примеру, что относящийся к Бакуниной текст частично перекрывают огромные буквы фразы «Я не у…ъ ея въ бесѢдкѢ», относящейся снова к Жозефине Вельо. В принципе, в бакунинском тексте при этом рисунке нет ничего из того, что не встретилось бы нам позже в других связанных с нею сюитах. Так что, пожалуй, этим пока и удовлетворимся.
Подумаем лучше над тем, чем именно знаменательна для поэта записанная им в бакунинском профиле дата 25 мая? Конечно, это – канун его собственного дня рождения. Но не любого из семнадцати уже прошедших, а того, на который он, судя по всему, задумал себе преподнести бесценный подарок – решительно приблизиться к любимой девушке, во что бы то ни стало выказать ей свою любовь и серьезные матримониальные намерения. Но которого же все-таки года этот его день рождения? Если 1817-го, то ему, действительно, откладывать со своей задумкой больше некуда