Тут кайр впервые проявляет нечто вроде чувства: щерится краем губы. Изо всего отряда один Джоакин понимает смысл. Ухмылка эта говорит: вы – мясо. Отруби. Тяжелая кавалерия пройдет по вам и даже не споткнется. Ваши копья – слишком короткие и легкие, против рыцарей нужны пики вдвое длиннее и толще. Но вам такие не дать: вы и с этими хворостинами едва справляетесь. А духу в вас – как в кроликах. Когда земля под вами запляшет от копыт, побежите кто куда с криком: «Мамочка, спаси!» И подохнете, даже не поняв, что сами себе приговор подписали. Для конника нет добычи легче, чем бегущий пехотинец.
Немножко теплее делается Джоакину от того, что он один уловил мысль кайра. Как ни крути, а он – воин, не чета этим. Не потроха и не мясо, а подлинный меч! Хотя и без меча… И следом тут же накатывает тоска: я – боец герцога Ориджина. Почему, тьма сожри, я ползаю в грязи вместе с мужиками?..
– В оборону – пехота!.. – вопит Рука Додж, сбивая Джоакина с мысли.
– К бою! В атаку!.. Стой, стройся. К бою! В атаку!.. Стой, стройся. В защиту – пехота!..
По правде, думать приходилось редко. Все время что-то отвлекало, будто боги присматривали, чтобы голова Джо была свободна от печалей. Утром – холод, зубы стучат. Днем – муштра: тупой труд до полной одури, будто и вправду скотина, впряженная в плуг. Вечером – поесть и быстро спать, пока брюхо не переварило скудный харч и кое-как чувствует себя сытым. Однако временами – в строю, на передышке, в очереди за кашей, ночью, проснувшись от холода, – все-таки заползала в башку мыслишка и думалась. Я – боец. Славный мечник, сын рыцаря! Я служу в войска герцога Ориджина! Отчего же все так… так… и вслух не скажешь то слово, что на язык просится?
А следом – если мысль накатывала перед рассветом, когда обратно уже не уснешь, слишком трясет и в животе урчит, – следом приходило еще: тьма, что же осталось от меня?! Воин без доспехов, мечник без меча. Любил милашку – погибла. Любил красавицу – стала чудищем. Шел служить герцогине – теперь подчиняюсь тупому мужлану. Что с моей жизнью сделалось?! За что серчают боги?
Тогда Джоакин брался за кинжал. Гладил эфес, находил подушечкой пальца гравированный вензель, пощелкивал лепестками. Становилось вроде как легче. «Джоакин Ив Ханна с Печального Холма», – говорил себе парень. Пробовал на слух свое имя, мягко нажимал на «Ханну». Немного теплело.
Кинжал он всегда носил на поясе – при любых построениях. Дворянская вещица привлекала внимание, правильней было бы спрятать, но Джо слишком боялся, что клинок украдут. Однажды кайр заприметил кинжал. Подозвал парня к себе.
– Что за оружие?
– Искровый стилет, кайр, – отчеканил Джоакин.
– Дай-ка.
Он дал. Кайр повертел в руке, щелкнул лепестком, оглядел вензель. Спросил:
– Ворованный?
– Никак нет, кайр.
– Как зовут?
– Джоакин Ив Ханна.
– Первородный?..
– Никак