4
В пустом офисе, где царила невероятная тишина, Джеймса атаковал липкий запах разлитого пива. Вонь исходила от опрокинутых пивных стаканов, которые накануне играли роль кеглей. Уборщица уже начала сражаться с хаосом, учиненным распоясавшимися творческими личностями, безмолвно давая понять, что именно входит в круг ее обязанностей. Уж точно не пьяные игры, введенные в обиход выпускниками североамериканских колледжей.
Едва Джеймс успел рассердиться на эту «итальянскую забастовку», как гнев сменился угрызениями совести. Менеджер Гаррис принимался ругаться с уборщицей всякий раз, когда их пути пересекались, и Джеймс искренне не понимал, как у него хватает совести. Спорить с ровесницей твоей матери, которая носит мешковатые лосины и вытирает пыль со столов, чтобы заработать на жизнь… Или ты смущенно благодаришь и оставляешь ей на Рождество шоколадного оленя и двадцать фунтов – или ты просто мерзавец. Впрочем, Гаррис и был мерзавцем.
Последние полгода Джеймс просто мечтал, чтобы кто-нибудь пришел и наорал на его коллег. Но только не он. Кто-нибудь другой.
Когда он впервые появился в «Парлэ» – многоканальном цифровом агентстве, разрабатывающем индивидуальные динамические стратегии для раскрутки брендов, – то решил, что обрел свой лондонский рай. Место, которого, по заверению школьных консультантов, не существовало.
Перекрывая разговоры, ревела музыка, модно одетые мужчины и женщины сновали туда-сюда, коллеги внезапно понимали, что им нужно непременно попробовать плимутский джин, и удирали в магазин… Впрочем, работа каким-то образом делалась, вперемежку с просмотром новых видеороликов, партиями в настольный футбол и обсуждениями нового криминального научно-фантастического сериала, который все нелегально скачивали.
Но потом, внезапно, словно кто-то щелкнул выключателем, этот веселый хаос превратился в настоящую пытку. Разговоры казались бессмысленными, музыка мешала, модная публика, фланировавшая по офису, отвлекала от работы и приводила в ярость. И Джеймс наконец убедился, что выпивка за ланчем приводит к головной боли за ужином. Иногда он с трудом удерживался, чтобы не встать и не крикнуть: «Слушайте, вам что, нечем заняться? Здесь РАБОТАЮТ!»
Он чувствовал себя подростком, которого родители оставили вести хозяйство, чтобы преподать ему урок, и который искренне хочет, чтобы они наконец вернулись из отпуска, разогнали его приятелей и приготовили ужин. Джеймсу казалось, что он удачно скрывал свои чувства, но в последнее время Гаррис – человек, живший от вечеринки до вечеринки, – начал, как классический школьный задира, подкалывать Джеймса за «отход от коллектива». Когда Рамона, шотландка с розовыми волосами и серьгой в пупке, круглый год носившая короткие топики, принялась жать Гаррису плечи, заставляя его взвизгивать, тот заметил, что Джеймс поморщился.
– Хватит, хватит, иначе Джеймс нас возненавидит. Джеймс, ты же всех нас ненавидишь? Ну, признайся. Ты. Нас. Ненавидишь.
Джеймс вовсе не хотел показаться гомофобом, но, работая с Гаррисом, не раз задумывался о том, что стереотипный образ