– Так что вы бы не обиделись, если бы вам сказали, что вы не интеллигентный человек?
– Обидеться? Я бы поблагодарил за отрицательную частицу.
– Вы злы.
– А вы снисходительны.
– Две крайности. А в середине что?
– Бокал шампанского и «истина на дне».
– Вот, с вами всегда так.
– То есть?
– Да идешь, идешь – и ничего. А сами говорите, что плывем по одним водам.
– А вам что же, подводных скал недостает?
– Подводных не подводных, а хочется же берега.
– Ну, я люблю путешествие для того, чтобы ехать, а не для того, чтобы приезжать.
– А я люблю ехать, чтобы доехать.
– У каждого свой вкус, слава Богу.
– Да, слава Богу. Что бы это было!..
– Не правда ли? Если бы вы вдруг, при ваших воззрениях, к примеру, полюбили классицизм в театре!
– Во-первых, я ни разу не сказал, что не люблю его; не сказать, что не люблю, еще не значит не любить. А во-вторых, при чем тут воззрения?
– Как – при чем? Вы разве не замечали известного параллелизма художественных вкусов и воззрений… ну, скажем, социально-политических?.. Да что вы притворяетесь?
– Ничего я не притворяюсь, только вы меня огорошили этими «воззрениями», – при чем тут мои воззрения?
– Нет, уж извините, если идти, то идти по порядку. Сперва о воззрениях вообще. Вы согласитесь, что человек шестидесятых годов, типа ожесточенного народника, не скажу в некрасовском духе, потому что Некрасов сам был ли народником – это еще вопрос, а человек, у которого на знамени начертано имя Некрасова, который проникнут материалистическим отношением ко всем проявлениям человеческого творчества, у которого классовая ненависть поднимается до расовых размеров, – будет в искусстве ценить только то, что соответствует его воззрениям. В театре он будет любить «нутро» и «слезу», песню он будет ценить за текст, в картине видеть содержание, про итальянских мастеров говорить не иначе, как «ваши Рафаэли».
– Да тут и соглашаться нечего. Сколько раз мы про это говорили, всегда на этом