Для понтярских разговоров о труднопроницаемом устройстве мира более других годится ресторация «Терраса» возле «Рэдиссона»; там случаются, кстати говоря, ареопаги нынешних футбольных звезд.
В Тбилисо-Тифлисе каждый второй считает себя гением, а каждый третий гениально играет то, ради чего он, кажется, и был придуман, – жертву собственной безупречности.
Но я был инородным телом на Иоселиани, я ведь кутаисский люмпен, а это идеологическое противостояние во вкусе «Москва – Питер».
И снова выручил футбол.
Наша улочка схлестнулась с улицей Лобжанидзе, заселенной мажорами, я замкнул прострел и результативно, что твой Деметрадзе, симулировал травму в супостатской штрафной, и эти два мяча заменили мне ритуал инициации, я был принят.
И мы поехали в Метехи – место, куда любой грузин едет прочистить голову, там оживают густонаселенные фрески, на фресках люди мечтают о Свободе и бьются за Землю.
Двадцать минут езды от центра – и вот вам слияние неба, долины, гор; «единенье такое лишь небом хранимо». Здесь пьют только «Саперави», оно, что ли, более «утешительное», старые хитрецы говорили мне, что «Саперави», ежели его употребить с умом, приближает к разгадке Божьего замысла.
Как же мы, например, захмелев, оседлали коней и помчали в сакральную Алазанскую долину.
Это, если хотите, субстрат грузинского миропонимания, средство от коловорота, в будни самым будничным образом насилующего твой мозг, глазные яблоки, барабанные перепонки.
Вот тут, в долине, под алазанское же винцо («винцо в бутылочке, мясцо на вилочке»), до вас дойдет «евтушенковское», писанное в Грузии, «возмездье отпуска за годовую муку».
Самое время для серной бани, вот где вам выпишут индульгенцию на год вперед, аж завидки берут.
Таких бань нет нигде, стамбульские, которые мне рекомендовали, не бани, а неловкость.
Баня должна быть такой, чтобы ты убедился, что в мире еще полно гармонии, что мозговое переутомление – это тьфу, если есть грузинское вино и боевые товарищи рядком, если ты знаешь, что можешь успеть все, обнять весь мир и даже не опоздать на футбол.
Юбилей с удавкой в руках
Покажите мне сердце, не обремененное дерзкими мечтами, – и я покажу вам счастливого человека!
Вот я – Е.Ю. Додолев подтвердит – изолированный случай, все более редкий для человеческой расы: догадал меня черт народиться с сокровищем – Даром.
Через четыре дня мне 445 лет, я слыву грузинским Бенисио Дель Торо, и нечистый токмо знает, отчего я еще не на вершине, коли до сих парализую уличное движение в любой точке земшара, что твой ранний Евтушенко.
Если не знать меня коротко, то создается ощущение, что карьера моя замешана на «лихорадке горя», как стихи Бродского.
Мне 445, но я, как пиит Кублановский, тоже растерян:
«Так и нету внятного ответа,
Что такое стынь тоски вселенской»,
хотя я умею делать свою работу так, что преображаю