Обращение по прозвищу было дополнительным оскорблением, и Биджурам вперял в Хиралала яростный взгляд прищуренных глаз, а остальные придворные сердито хмурились и недовольно ворчали. Но Лалджи делал вид, будто ничего не слышал. Он знал, что не может наказать или уволить Хиралала, приставленного к нему самим раджой (как порой подозревал Лалджи, по наущению ненавистной мачехи-нотч), и потому предпочитал притвориться глухим. Вдобавок следовало признать, что конюший – шпион он или нет – умел быть и остроумным, и занятным: он отпускал смешные шутки и придумывал разные дурацкие игры, которые развеселили бы любого даже в самый безрадостный день, и жизнь без него стала бы гораздо скучнее.
Аш проникся признательностью к Хиралалу и извлек пользу из его совета, оказавшегося весьма разумным. Он научился скрывать свои чувства и стоически переносить наказания. Но хотя со временем он приобрел умение сохранять равнодушный вид во всех обстоятельствах, кипевшие у него в душе эмоции оставались прежними – и даже более сильными, поскольку за неимением выхода загонялись глубже и не стихали дольше. Однако именно Хиралал заставил мальчика понять, что Лалджи заслуживает скорее жалости, чем неприязни, и что его собственное положение неизмеримо лучше положения озлобленного и растерянного маленького принца.
– Притесняя тебя, он просто мстит за недостаток любви, в которой нуждается, но которой не получает, – сказал Хиралал. – Если бы Лалджи никто никогда не любил, сейчас он вел бы себя иначе, ибо многие вырастают без любви и не знают, что они потеряли. Но, однажды познав любовь, он понял, сколь тяжело ее лишиться. Вот почему он чувствует себя несчастным. Когда он изводит, мучает и несправедливо наказывает тебя, ты всегда можешь пойти пожаловаться своей матери, и она утешит тебя и поплачет над твоими ранами. Но Лалджи не к кому обратиться за утешением, если не считать этой старой ведьмы, няни Данмайи, которая только пугает беднягу вечными предостережениями об опасности, заставляя бояться собственной тени. Будь терпелив с ним, Ашок, ведь ты счастливее его.
Аш старался сохранять терпение, хотя это давалось ему с трудом. Но более ясное понимание незавидного положения ювраджа, безусловно, помогало делу, и за это мальчик был благодарен Хиралалу.
На следующий год Лалджи женили, и за суетой приготовлений к свадьбе и празднеству вражда была временно забыта. Погруженный в дрему громадный дворец ожил и загудел, точно потревоженный улей, когда в него толпой хлынули художники и маляры с ведрами извести и красок. Обшарпанные пыльные стены, потолки, арки засверкали свежими яркими росписями и позолотой. Нотч,