– Так что дергать обезьян за хвост никак нельзя: это не только задевает их чувства, но и вызывает гнев Ханумана. А сейчас мы с тобой нарвем ноготков и сплетем маленький венок – я покажу тебе, как это делается, – который ты отнесешь к алтарю Ханумана в знак своего раскаяния. Мой сын Ашок отведет тебя туда.
Интересная история и плетение венка успешно отвлекли девочку от боли в укушенном пальце, и она, безбоязненно взяв Ашока за руку, радостно отправилась вместе с ним приносить извинения Хануману у алтаря возле слоновника, где гипсовая статуя обезьяньего царя плясала в сумерках. После этого она часто наведывалась в комнаты Ситы, хотя привязалась не к Сите, а к Ашу, и постоянно ходила за ним по пятам, точно упрямый бездомный щенок, который выбрал себе хозяина и от которого так просто не отделаешься. Впрочем, Аша это не слишком тяготило, тем более что Сита велела, чтобы он относился к одинокой маленькой девочке с особой добротой – не потому, что она принцесса, и не потому, что она сирота, обделенная вниманием и заботой, а потому, что родилась в день, вдвойне для него знаменательный: в годовщину его собственного рождения и в день их прибытия в Гулкот.
Главным образом поэтому Аш почувствовал себя в известном смысле ответственным за Каири, смирился с ролью предмета ее обожания и стал единственным человеком, который никогда не обращался к ней по прозвищу. Он называл девочку либо Джали (так она сама переиначила свое имя, еще не умея свободно выговорить все три слога), либо, в редких случаях, Ларла, то есть «милая», относился к ней с терпеливой нежностью, какую выказывал бы надоедливому котенку, и по мере своих сил защищал от насмешек или наглых выходок дворцовой челяди.
Слуги ювраджа в отместку дразнили Аша нянькой и называли айя-джи, покуда на помощь к нему неожиданно не пришел юврадж, который гневно отчитал своих людей, посоветовав не забывать, что Анджали-Баи – его сестра. После этого они смирились с ситуацией и со временем свыклись с ней. В любом случае до девочки никому не было дела, и вряд ли она, такая хилая и тощая, сумеет благополучно перенести обычные детские болезни и дожить до взрослого возраста, а на Ашока так и вовсе всем наплевать – похоже, даже ювраджу.
Но в последнем своем предположении слуги ошибались. Лалджи по-прежнему доверял Ашу, хотя сам не смог бы объяснить почему, и не собирался отпускать его. Об убийстве Туку и последовавшей за этим драке у них никогда не заходило разговора, но в скором времени Аш понял, что Лалджи не бросал слов на ветер, когда угрожал помешать ему покинуть Хава-Махал. Во дворец вели лишь одни ворота, Бадшахи-Дарваза, и с того самого дня Ашу не разрешалось выходить через них одному – только в обществе избранных