– Слушай, пора нам убегать, – сказал я. – Пел кто-то, помнишь? «Все двери открыты, а мы по привычке ищем ключи». А зачем? И так успеем сгнить. Я вот родился снова недавно, как казалось, а стался только хуже и печальнее.
– Может, в этом твое предназначение? Умирать и воскрешаться снова, становясь хуже обычного. А после еще и еще. До тех пор, пока самому не опротивеет воскресение?
– А если уж не получится однажды переродиться? Что тогда? – И. недоверчиво смотрел на свое отражение в кусочке экрана ноутбука.
– Тогда тебе пиздец. И начнется он скорее, чем мы сможем допить эту бутылку Старославянской. Может, назад, в горы, где я тебя нашел и подобрал как куколку, тревожную и сырую, а? – ехидно. – А если то было место твое? И я у тебя отобрал его? Что будет со мною за это? Кто станет отвечать за меня перед Ним? – он ткнул пальцем в угол комнаты, где висела неудобная память и страх.
– Не придуривайся, и так тошно. Да я и отвечу за тебя, И., скажу, что ты хотел как лучше. А более всего, лучше замолчу. И не отвечу, если спросит что-то еще. Нет, нет, не нужно. Еще, смотри, веры вашей нахлебаюсь, раскаюсь, и назад уволокут меня, и стану я для другого человека, как ты говоришь, куколкой тряпичной, найденышем в снегах. А мне покоя бы. И лежать там до скончания времен, травою зарасти, солнцем обогреться и птицу накормить собою. Или другую живность. И стать их частью. И лететь, бежать, выть и клокотать не своим голосом, и стучать внутри сердцем и душою. Как быть еще, если так трудно скрыться, потеряться, чтоб не нашли тебя?
– Все равно они найдут.
– Да не верю я в них, я в эволюцию верю, точнее, доверяю.
– А пить-то с кем тогда будешь?
– С тобою, И., найду тебя, примчусь голубем к окну твоему или дворнягой там прикинусь, найду тебя, обоссу тебе ногу, и ты поймешь: «свои, чую», и все, одинок не будешь.
– Тогда я буду одинок еще больше, если не услышу монологов твоих ненормальных, а от своих лишь тошно.
– А тогда другая псина придет и нагадит на туфли, не беспокойся, нас много, и мы все одиноки.
– Потуши лучше свет. Ночь с днем поменялись местами, как ленивые работники труда сменами меняются. Моя, кстати, сейчас бы только закончилась. – Это мы засиделись и путать их стали. Включи музыку. Пиксис, например. А то только и слышу, как ты смердишь и разлагаешься.
– Не от меня это, носки нужно постирать просто.
– И ноги, ага, и всего тебя с головой в бак запихнуть и отмыть до белоснежной улыбки, – мы смеялись и тихо курили. – Вот, пошла, дорогая. Бин траин ту мит ю. Хей.
Они выдыхали дым в потолок, тот его сперва вылизывал своим большим языком, а потом оседал и вырывался в окно, где был туман, и дым становился