«Дело было не только в казнях и репрессиях, но и в оскорблении. Ведь и „Манифест“, и обещания свобод не могли быть восприняты основной массой русских людей иначе, как издевательство. Массовые порки крестьян (иногда поголовно целых деревень), которых никогда не бывало в России в прошлые столетия, начались сразу за принятием закона, отменяющего телесные наказания. Казни крестьян без суда, зачастую даже без установления фамилии, так что казненных хоронили как „бесфамильных“, вошли в практику как раз после „Манифеста“».
«Манифест» отделил российское общество, которого он касался, от российского народа, к которому он не имел никакого отношения. «Хаму» показали его место. А было этого «хама» – 90 % населения Российской империи. Стоит ли удивляться тому, что произошло потом?
Как, почему вышло, что нас, сплошь и рядом потомков черного люда, приучили смотреть на Россию глазами русских дворян? С чем это вошло в нашу жизнь? С русской историей, которая наполнена деяниями князей и царей? Хотели написать другую, да не очень получилось… Со школьной программой по литературе – монологами Чацкого, охотой и первым балом Наташи Ростовой, тургеневскими девушками и лермонтовскими офицерами? С «Сибирским цирюльником» и «Бедной Настей»? Откуда это?
Девять десятых населения Российской империи составляли крестьяне. Хорошо, пусть не девять десятых, пусть 83 %, если вам от этого легче. Из них три четверти – бедняки. Треть – безлошадные. Земля не родит. Две трети детей умирают во младенчестве. Зимой в избе семья – полтора десятка человек, теленок, козы, птица, и все – дышат! И книг про это великая русская литература не оставила. Недосуг ей было, великой литературе, она рассуждала о слезе ребенка. Абстрактной слезе.
А народ не плакал. Он пел. На Севере была колыбельная – подлинная!
Спи, усни,
хоть сейчас умри.
Тятька с работы
гробок принесет,
мамка у печки
блинков напечет.
У кого из читателей есть дети? Что надо с вами сделать, чтобы вы спели такую песенку своему ребенку? Живому… пока?
Туп русский народ, пьян и грязен. Отец моего друга рассказывал, как был шокирован в армии в 1941 году. Его товарищи, призванные из деревень, не понимали, для чего нужно постельное белье. Ах да, это их большевики развратили, а до того они на крахмальных простыночках… Воду из колодца на горбу таскали, сучки по лесам собирали да простыни крахмалили.
Ленив русский народ, неподъемен. Что бы в Сибирь переселиться. Может статься, веке этак в семнадцатом и переселились бы… но крепостное право насмерть приковало их к этим проклятым полям. А теперь – поздно.
За триста лет на цепи хорошие манеры появятся только у лакеев. Если человек год проведет в рабстве у каких-нибудь горных ваххабитов, ему потом выделяют психолога. По крайней мере, должны выделять. Человеку. А народу? И не год, а двести лет?
Может быть, поэтому мы смотрим на Россию глазами русских дворян? Потому что посмотреть на нее глазами