Я многого прошу? Я ненавижу тебя всю жизнь! Еще дольше я тебя боюсь. Мне невыносимо признаваться в том, что я люблю тебя и не могу перестать любить. Если бы я мог жить на другой планете, в сотнях световых лет от тебя, я бы жил и был бы счастлив, потому что уже ничего не ждал от тебя. А так я все жду, жду, жду. Все время жду, как ребенок из какой-нибудь очень грустной сказки. Вот придет добрый и мудрый волшебник, он расколдует мою заколдованную маму, и появишься ты – настоящая, теплая, живая, любящая меня ни за что, просто так…»
Елизавета поначалу относилась к королевским визитам бабушки с откровенным протестом. Не считала нужным участвовать в общем разговоре, весьма сдержанно отвечала на холодно-участливые вопросы Снежной, в случае натужно-веселых попыток отца вовлечь ее в беседу величаво покидала помещение, не оставляя матери шанса на успешное завершение гостеприимского спектакля. Она не могла простить этой, по ощущениям, совершенно чужой женщине неприкрытого унижения Валюшки – ее добрейшей на Земле матери, нелюбовь к ее горячо любимому отцу и презрение к каждому, кто попадает под холодный голубой королевский взор.
Королеву нисколько не смущала дерзость молодой императрицы. Похоже, ее даже восхищала способность хоть кого-то в этой странной семье играть с ней на равных. Не прошло нескольких месяцев, как она виртуозно подкупила Елизавету поездкой в Париж на модную и прошумевшую тогда повсюду выставку импрессионистов в д’Орсе. От этого почти невозможно было отказаться рисующей девушке, ни разу не бывавшей за границей. Париж! Импрессионисты! Разве тут устоишь?!
Елизавета вернулась из поездки совершенно ошеломленной.
– Как Париж, дочка, расскажи? – вопрошал не без зависти отец, за плечами которого были только комсомольская поездка в дружественную Болгарию и Египет – мекку для начинающего загрантуриста.
– Париж – это центр мироздания, пап. Это поэма, живописный шедевр, героический роман в пяти частях, трагическая опера, любимое кино и прекрасный сон, который снится только раз в жизни. Рассказать невозможно, нужно побывать там и увидеть все своими глазами.
– А как ты там с бабушкой?
– Знаешь, не такая уж она и злюка. Я думала, у нее вообще нет ничего живого в душе. Но когда я увидела, как она смотрела на картины Моне и Ренуара, я вдруг поняла, что больше всего на свете она, быть может,