Линдси докуривает, и мы бросаем упаковки из-под йогурта прямо на землю, на мерзлые черные листья, смятые сигаретные пачки и полиэтиленовые пакеты, залитые дождевой водой.
Я тревожусь из-за сегодняшней ночи – наполовину от страха, наполовину от предвкушения, – как бывает, когда слышишь гром и знаешь, что в любую секунду молния разорвет небо, пронзая облака своими клыками. Зря я прогуляла английский. У меня освободилось время на раздумья. А размышления еще никому не шли на пользу, что бы там ни говорили родители, учителя и чудаки из научного клуба.
Мы огибаем корты по периметру и идем по Аллее выпускников. Алекс и Анна все еще стоят, полускрытые спортивным залом. Алекс курит по меньшей мере вторую сигарету. Определенно, они ссорятся. Я испытываю мгновенный прилив удовольствия: мы с Робом никогда не ссоримся, разве только по пустякам. Это что-нибудь да значит.
– Неприятности в раю, – замечаю я.
– Больше напоминает неприятности на парковке для трейлеров, – уточняет Линдси.
Мы пересекаем учительскую парковку, срезая путь, и видим мисс Винтерс, заместителя директора. Она рыщет между машин в надежде отыскать курильщиков, которые не успели или поленились дойти до Салона и попытались спрятаться между старыми учительскими «вольво» и «шевроле». У мисс Винтерс настоящий пунктик насчет курильщиков. По слухам, ее мама умерла от рака легких, эмфиземы или типа того. Если мисс Винтерс застукает кого-то за курением, то обязательно оставит после уроков три пятницы подряд, без вариантов.
Линдси лихорадочно роется в сумке в поисках «Трайдента» и закидывает в рот сразу две подушечки.
– Черт, черт.
– За один только запах тебе ничего не сделают, – успокаиваю я ее.
Ей и самой это ясно, но она любит устраивать представления. Забавно, что можно знать друзей как облупленных и все равно играть с ними в одни и те же игры.
Она не обращает внимания, лишь выдыхает:
– Ну как?
– Как на ментоловой фабрике.
Мисс Винтерс пока нас не заметила. Она идет по рядам, время от времени нагибаясь и заглядывая под машины, как будто кто-то может лежать там и курить. Вот почему за глаза ее называют Никотиновой Фашисткой.
Я медлю и оборачиваюсь на спортивный зал. Мне не особенно нравится Алекс и совсем не нравится Анна, но любой, кто учился в средней школе, понимает, что надо держаться вместе против родителей, учителей и копов. Это одна из пресловутых невидимых линий: мы против них. Есть вещи, которые просто знаешь, и все. Например, где сидеть, с кем общаться и что есть в столовой. Ты даже не задаешься вопросом, откуда тебе это известно. Если вы понимаете, о чем я.
– Может, вернемся и предупредим их? – предлагаю я.
Подруга останавливается и щурится на небо, будто размышляет.
– К черту, – наконец произносит она. – Пусть сами о себе позаботятся.
Звенит звонок на последний урок, словно подчеркивая ее правоту, и она пихает меня в бок.
– Скорее.
Линдси права, как всегда. В конце концов, что хорошего они мне сделали?