Женщина немного отстранилась от воина, и взгляд Тиодольфа прояснился. Он увидел, что она была босая, в лёгком чёрном платье. На руках её не было золотых колец, на шее не было ожерелья, а на голове – короны. Но она выглядела столь прекрасной на исходе этой ночи, что он вспомнил её красоту, открывавшуюся в солнечном свете дня. Воин громко рассмеялся, радуясь встрече, и спросил: «Что случилось, Солнце Леса? Или это такой новый обычай твоего рода и всех божеств – одевать невесту как только что пленённую невольницу или как женщину, потерявшую всю родню и ставшую бродяжкой? Кто же тогда будет стремиться в Жилище Асов и взбираться к Дому Богов?»
Солнце Леса отвечала ему, не подходя ближе, но таким нежным голосом, какой способен проникнуть в самое сердце:
«С последней нашей встречи поселилась
Глухая грусть в моей груди. Со смертью
Тебе приятны игры, ты считаешь
Весёлыми подобные забавы.
Я знаю твоё сердце – в нём отвага
Живёт, и ты, в защите не нуждаясь,
Моё разрушишь счастье. Верно, воин,
Невольница перед тобой предстала —
Невольница печали. Злое горе
Меня одежд лишило и терзало
Насмешками. И верно – божество
Перед тобой, но божество не в силах
Любовь к тебе преодолеть, о, смертный».
Она посмотрела на него с тоской, некоторое время оставаясь на месте, но, наконец, не сумев сдержать себя, подошла к нему, взяла его руки в свои, поцеловала его в губы и, лаская, произнесла:
«О, где же твои раны, милый мой?
Как отвернулись копья от груди,
Когда война шумела, словно буря,
Когда сильнейшие вступили в смертный бой
С сильнейшими? Сегодня миновало…
Но что расскажут завтра о тебе?
Быть может, разнесётся слух, что умер
Могучий Тиодольф, едва лишь битва
Успела разгореться. Скажут люди:
Неверными его удары были,
И вот уж тело мёртвое лежит
В пыли дорожной. Жизнь, что вечно людям
Светить должна, разбилась, прервалась».
Тиодольф ничего не ответил, а только улыбнулся, но не её словам, а приятному голосу и прикосновениям рук. Эта женщина испытывала такую сильную любовь, что сама печаль преображалась силой этой любви. Солнце Леса продолжила:
«Ты говоришь, бродяжка я. Послушай —
Нет места божеству среди богов
И не найдётся на земле приюта,
Коль радость умерла в груди. Грустит
И человек, но грусть его прервётся
Со смертью. А печаль богов бессмертна.
Бродяжка я. Когда в твоих объятиях
Впервые безмятежно я лежала,
Во мне угасло божество, и славы
Я только для тебя желала в жизни.
Передо