Кончив, Козерог заглянул на дно шкатулки. На дне, прилипнув к окровавленному стеклу, лежало нечто с еле различимыми чертами женского интимного места. Глаза Козерога сверкнули негодованием, и он прошипел, точно змея:
– Кажется, это принадлежит той дурочке, секретарше Алексан-Саныча. Но какой, к дьяволу, Алексан-Саныч? Какая, к дьяволу, секретарша? По правилам игры в моей шкатулке должна лежать другая вагина!..
И он, обогнув безымянный парк на окраине большого города, устремился к одной из многочисленных девятиэтажек в районе церкви Святого Духа, что в Козерогах. Его глаза молнией рванулись на свет мигающего новогодними гирляндами окна на втором этаже, превратив фаллосоподобный рог, козлиную морду, тучное тело, покрытое мохнатой чёрно-коричневой шерстью и переходящее сзади в медно-красный чешуйчатый хвост в облако чёрного дыма. Облако рассеялось и медленно осело на снег бесцветными хлопьями, а страшные, злые, чёрные пристальные глаза пристыли к тому, мигающему гирляндами, окну, проникнув в структуру стекла.
В красиво обставленной комнате в кресле сидела Кристина. На ней была надета белая домашняя маечка. Ноги её были подобраны так, что колени упирались в мягкие подлокотники. Перед ней коленопреклонённо стоял Костя. Она, умиротворённая, приветливая, смотрела на него тёплым взглядом, излучающим домашний уют.
– Привет, – сказала Кристина, кротко улыбнувшись. – Где же ты был? Я тебя ждала…
– Милая… милая… любимая моя… Кристи… – прошептали его губы.
По её щекам покатились слёзы, испачканные тушью.
– Не смей больше покидать меня… Не смей забывать меня, слышишь?..
– Слышу, Кристи… Не смею… Лишь бы ты меня не покидала… Помнишь, ты говорила, что наша любовь – навсегда? Помнишь, Кристи?.. Помнишь, ты говорила, что мы никогда не расстанемся?..
– Помню.