Какой-то слабенький голосок еще продолжал нерешительно настаивать, что мать могла поехать в морг или еще куда, но Рома уже и так все понял: дверь не открывали ключом. И не вскрывали, иначе осталась бы печать участкового. Он был уверен, что дверь вообще не трогали с тех пор, как он захлопнул ее в пятницу вечером.
Тогда… Где труп?!
Шатающейся походкой Рома обошел всю квартиру, про себя догадываясь, что ведет себя как настоящий кретин – в самом деле, можно подумать, что как только он уехал на дачу, дед преспокойно встал с кресла и, насвистывая, пошел уничтожать приготовленные Ромой бутерброды, посмеиваясь над доверчивым внуком, типа, клево я его разыграл?!
Он остановился перед туалетом, вспоминая видение на даче. Зажмурился, считая про себя до десяти, на ощупь открыл дверь и лишь после этого открыл глаза. Чисто.
Он зашел на кухню и машинально включил телевизор. Передавали какой-то очередной сериал про бравых оперативников, которые с неутомимой лихостью обезвреживали жестокую мафию.
Что происходит? Во имя всего святого, что ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ???
«В тебе нет ничего святого, – усмехнулся знакомый внутренний голос. – Так что даже не заикайся о святости…»
Может, все это сон? Может, дед и не умирал вовсе? Но тогда где он? Старик не выходил наружу почти три года, даже в гости к этой гребаной Анне Семеновне, хотя дойти до нее было раз плюнуть – всего-то подняться на этаж выше. ГДЕ? ГДЕ ДЕД ИЛИ ЕГО ТЕЛО???!!!
Он взглянул на часы. Черт, встали. Он отлично помнил, что в Москву они въехали около половины седьмого, сейчас почему-то было шесть. Он уставился в экран телевизора и смотрел до тех пор, пока не почувствовал, как глаза застилает странный туман. Он потер глаза, но туман не исчезал, наоборот, стало еще хуже, и это испугало его.
Как во сне, он пошел в ванную, по дороге нечаянно скинув на пол зачерствелые бутерброды с колбасой. Пока он тащился к ванной, он почувствовал, что у него стали сильно болеть икроножные мышцы, будто он приседал со штангой.
Боже, что с ним?
Он подошел к зеркалу и долго не мог понять, что это за сероватое размытое пятно перед ним. Он потер зеркало, побрызгал на него водой, снова потер, но картинка не изменилась. Паника теплым комком подступила к горлу, и Рома с ужасом понял, что он слепнет.
Едва сдерживаясь, чтобы не закричать, он вернулся на кухню и посмотрел на экран телевизора. То же самое, что-то расплывчатое и бесформенное, он прекрасно слышал голоса, но абсолютно ничего не видел.
Слезы потекли по его лицу. Рукой он нащупал коробки с зефиром, которые купил полчаса назад. Сорвал дрожащими пальцами (они почему-то стали плохо повиноваться ему) целлофановую упаковку и, глотая слезы, стал запихивать в рот зефир. К нему постепенно приходило страшное осознание происходящего, и его охватил такой животный страх, что он даже не мог произнести ни слова.
Он медленно встал, сгорбленная, трясущаяся фигура, и мелко засеменил в комнату, выставив вперед