– А мне в таком случае сегодня уготовано восемь часов без всякой пищи… – отозвался Эдмон.
– Почему восемь? – удивился Гордон.
– Я наказан, ты не забыл? Милле в качестве наказания дал мне дополнительных четыре часа занятий.
– Ужас какой…
– Да мне всё равно… если честно, – безразлично ответил Эдмон.
Джоэль был в лёгком ступоре. Эдмон показался ему таким простым в общении человеком, честным и серьёзным, что придирки учителя стали ему ещё более непонятны. Он принёс свой поднос с обедом в комнату Эдмона, и молодые люди в скором темпе пообедали вместе и поспешили обратно в аудиторию.
– О том эскизе на столе лучше не распространяться… – тихо попросил Эдмон, когда они входили в аудиторию.
– Да я и так не дурак, всё понял, – подмигнув, ответил Джоэль.
Эдмон только улыбнулся в знак благодарности.
Девятнадцать человек честно дождались окончания занятий и ровно в четыре вечера разошлись по своим комнатам. Предпоследним выходил Джоэль; проходя мимо мольберта Эдмона, он сказал:
– Удачи!
– Спасибо… – только и успел ответить Эдмон, как подошёл Милле.
– Ну, как? Вы готовы?
– Конечно, учитель, – безропотно проговорил Эдмон.
Другого ответа Милле и не ожидал.
Милле создавал композиции из разных предметов, а Эдмону приходилось рисовать натюрморт за натюрмортом.
Под конец он так устал, что у него дрожали руки. Ему даже начало казаться, что столь любимое занятие, как рисование, начинает его раздражать и вызывать ненависть.
На самом деле Милле было очень жаль Эдмона, и каждую минуту он повторял в своём сознании, словно оправдывая свои действия: «Так надо…»
– На сегодня достаточно, – наконец произнёс он, когда на часах в классной комнате стрелки показали пятнадцать минут девятого. – На сегодня вы свободны.
– Спасибо, господин учитель…
Это была вторая фраза, сказанная Эдмоном за всё это время.
– Господи!.. – взмолился маэстро, когда сюртук Эдмона мелькнул в дверях здания, где находилась его комната. – Я уже думаю, не совершаю ли ошибку…
Тем временем Эдмон открыл свою комнату, каким-то чудом умудрился зажечь лампу у входа и, едва сделав всего четыре шага, упал от слабости прямо посреди комнаты. Жутко болели пальцы рук, он чувствовал каждый сустав, который отдавал тупой болью. Его словно побили: спина и ноги от долгого сидения на месте изнывали настолько, что сейчас встать и сесть в кресло, стоявшее в полуметре от него, было недостижимой целью. Удивительно, что ему удалось добраться до комнаты, да и отсутствие необходимости подниматься на второй этаж тоже сыграло свою положительную роль. Эдмон лежал и в ступоре смотрел на свои дрожащие руки. Он настолько оцепенел, что даже не услышал, как окно открылось, и в комнату, едва преодолев подоконник, пробралась, как ангел ночи, Элоиза.
– Боже мой! – воскликнула она, бросаясь