– Что, какую Машу? – оживился он.
Или он смотрел это в кино, куда отец возил его на трясущемся трамвае каждое воскресенье ранними утрами. На первый сеанс в огромном зале, где рассеянные группки малышей на откидных мягких креслах терялись среди малиновой пустоты незаполненных пространств, отпружиненных назад в вертикальное положение сидений. Вряд ли, все это были детские утренники с потешными, сплошь морализованными, правильными фильмами. Но ведь никто не говорил ему, что любовь – это поцелуи с девочкой или страх прикосновения. Это его изобретение. Нет, конечно, намеки в фильмах были, они были закамуфлированы под дружбу и защиту слабого пола, которые не могли его обмануть, скрыть их истинную подноготную, их суть.
В качестве объекта для реализации пылкого чувства он выбрал девочку из своего класса, заметьте – из своего класса, как будто, это облегчало задачу. Как полагается в таких случаях, у него оказался соперник, уже известный Олежка Сенкевич, еврейчик из интеллигентной семьи, всегда опрятный, в глаженой светлой рубашечке с бабочкой, с кожей, также просвечивающей своей белизной, с манерами дворецких – где их подцепил? – и реверансами и ужимками не мужского рода, скорее балетной примы. Сережа с пролетарскими замашками и взрывной энергией казался явным антиподом ему. Но у Сережи было одно преимущество: он был красив – такое многие замечали, когда встречали его вместе с мамой и восхищенно вскрикивали: «Какой красавчик у Вас сынок, Валентина Сергеевна!» Либо они, как все взрослые, подыгрывали или переигрывали в этой шутейной комедии, называемой «общение с родителями». Либо они искали скрытую выгоду от этих слов, некий аванс на будущее в наш разноречивый и изменчивый век, подстраховку, беспроигрышный билет, который обязательно выиграет в лотерее, ведь угаданы все цифры, что не трудно – комбинация известна всем, у кого есть дети.
С этим – с рождения – приобретением он приступил к робкому, поначалу, завоеванию объекта обожания. Сережа при любом удобном случае демонстрировал свое внимание к ней – так, он считал, ей станет известно о его предпочтении среди остальных девчонок. Он скакал на переменах вокруг нее, лез в драку с задирами, особенно в ее присутствии, делал много того, что в просторечье обзывают озорством, но, как кипятка, боялся поговорить, да что там поговорить, даже остаться с ней наедине. Кто-то из мальчишек дернул ее за черную косичку с бантом, он поколотил смельчака, но в душе позавидовал тому – он никогда, никогда не посмел бы совершить этот беспримерный по отваге поступок, хотя любой мальчишка мог похвастать этим, как заурядной вещью.
Как же ее звали, много лет спустя силился он вспомнить ее имя? Катя? Инна? Света? Нет, ничего. Образ. Светлый образ, хотя она была черноволосой. И только.
Еще он