Наверное, я все же не бездушная, и тоже нервничаю – иначе почему бы меня вдруг начало так трясти прямо под теплым пледом, в который я завернулась с ногами? Простудиться от сидения на холодном подоконнике я, которая умудрилась выжить в знаменитой на весь мир английской школе, находящейся в местности где после дождичка – и даже не в четверг, а считай ежедневно – обычно начинался ливень, после ливня – туман, а затем такой ветродуй, что любому приезжему становилось понятно, почему абсолютно все английские постройки каменные, на худой конец – кирпичные. Я жила в комнате со стенами метровой толщины, и волку из «Трех поросят» здесь совершенно ничего бы не отломилось.
Несмотря на вечную морось, мы все ходили с голыми коленками; я, конечно же, сдирала с себя форменный прикид сразу по окончании занятий, и влезала в удобные старые джинсы – но многие особи не снимали гольфы и юбки в складочку с утра до вечера. Закаляли дух до синих цыпок на тощих голяшках. Обучение было таким же унылым, как и погода: или же я просто отчаянно скучала по Дэну? Словом, я не чаяла побыстрее выбраться оттуда – хотя и старалась оправдать надежды Марата… ну и Марты, само собой.
Как сказал классик: «Год прошел, как сон пустой». Наверняка это он прозрел истину о моем английском образовании. На каникулы, ввиду прилежного поведения, меня отправили в бон вояж. Последнюю неделю, прежде чем водворить меня обратно, было решено провести всем вместе, загорая по мере сил у холодных британских вод. Затем меня чинно сдали с рук на руки обратно в кампус. Разбирая вещи, я честно заявила Марату, что он зря тратит нажитые непосильным трудом мани, они же полновесные английские фунты. Здесь ничему сверхъестественному не учат, а если принять во внимание мое увлечение славистикой, которому я изменять не собираюсь, ловить мне и вовсе нечего. Конечно, это его личное дело: можно платить и такую цену за английский разговорный, которым я и до того владела неплохо. «Я могла бы, конечно, выучить еще и казахский, общаясь со своей соседкой по комнате, но тюркская языковая группа меня вообще мало привлекает. Кроме прочего, – откровенно и очень грустно призналась я, – вы сейчас сделаете мне ариведерчи и отчалите. А я просто чувствую, что от тоски по родным пенатам мне недолго и спиться! Паб в этом захолустье один, и совсем не процветающий. Так что дают, не спрашивая паспорта: и распивочно, и навынос».
Спасла меня все та же Марта, благослови господь ее близорукую душу. Она сделала страшные глаза, схватила Марата за руку и уволокла из моей юдоли печалей прямо на улицу, под тысячелетний, как и эта женская тюрьма, тис: намекать на мою плохую наследственность. Марат подумал, Марат взвесил, Марат уступил. Я быстро кидала вещи обратно в чемодан, пока мой отец в дирекции расторгал, подписывал и делал реверансы.
Я до последнего не верила своему счастью: я возвращалась домой! Разумеется, это не было бы так просто, если бы всю нашу совместную неделю Марта за мной усиленно не следила, а попросту – шпионила.