Ах, моя дорогая подруга, велика моя надежда, больше чем мои страдания, что вы пойдете царским путем; Господь увидел в вас душу, созданную для Него, и, избрав вас своим благословенным орудием, он поместил вас в среду страданий и крестного пути. Я люблю вас всем сердцем; идите, идите, отвергните мир от себя; пусть ваши глаза видят лишь Господа, его крест и его неисчерпаемую любовь. Закройте глаза, станьте глухи ко всему и призывайте единственное благо – любовь к Господу»[11].
«Благословите моего сына, мою дочь, моя дорогая вторая дочь; пусть все обожают вас, следуют за вами, о Боже, и пусть из этих слез вырастут цветы у ваших ног, цветы вечности» (там же).
Крюденер попросила у императора позволения отправиться к дочери и зятю в Санкт-Петербург где барон Беркгейм тем временем получил место у кн. А.Н. Голицына по министерству народного просвещения. Император, находившийся на конгрессе Священного Союза в Троппау, дал благоприятный ответ. 2 февраля 1821 г. баронесса Крюденер появилась в Санкт-Петербурге. Благодаря ее приезду и совместным молитвам тяжело больному барону стало лучше.
«С прибытием в Санкт-Петербург мадам Крюденер вновь стала предметом оживленного интереса, – пишет Эйнар. – Русское общество, такое мобильное, такое впечатлительное и падкое на все необычное, спешило к княгине Голицыной, чтобы видеть и слышать мадам Крюденер: бедные и богатые, штатские и военные, дворяне и мещане стекались слушать ее увещания и предостережения. В толпе можно было заметить и несколько членов мистических обществ, сложившихся в последние годы царствования Екатерины»[12].
Дружба с княгиней А.С. Голицыной и кн. А.Н. Голицыным, ее дальним родственником по мужу, но весьма близким духовно, поставила Крюденер в центр петербургского мистицизма, которому, казалось, покровительствовал сам император. Александр тогда сохранял свои надежды на распространение чистого христианства между народами и благосклонно смотрел на пеструю смесь разных видов религиозной экзальтации в обществе. Библейские общества, поощряемые указом императора и возглавляемые князем Голицыным, генерал-прокурором Синода, смыкались со сторонниками мистицизма в стремлении освободить религиозную мысль.
Баронесса надеялась на более благожелательное отношение к своей проповеднической миссии в России, однако осенью 1821 г. отношение императора к ней стало меняться.
Призывы Крюденер к крестовому походу против турок, порабощавших греков, были расценены как попытка вмешаться во внешнюю политику России.
«Еще живя в Лифляндии, – писал А.Н. Пыпин, – она делала свободу Греции предметом своих мистико-пророческих гимнов; теперь она стала проповедовать об этом в гостиных… объявляла, что именно Александр и есть орудие, выбранное Богом для восстановления Греции; это назойливое приставанье должно было очень не понравиться императору особенно тогда. Запуганный революциями, Александр