– Никогда, никому не позволяй оскорблять себя! – говорит Гирш, подбирает с земли длинную заостренную палку и копьем бросает ее в парней. В полете палка переворачивается и втыкается тупым концом в спину того, кто продолжал нагибаться над мешками. Его спина резко распрямляется, и острый конец копья продирает бедро самого свирепого на вид.
Волейбольная сетка туго натянулась, лопнула и опала. Мы с Гиршем подходим к машине. Раненый садится на пыльный пол кузова грузовика, раздирает свою штанину, словно обивку старого дивана, и с детским любопытством вытаскивает куски пожелтевшей, слежавшейся ваты.
Гирш зевает, и мы уходим с базара…
По ночному городу пролетают трассирующие огни автомашин. Жизнерадостные неоновые истуканы улыбаются с фасадов плоских черных зданий, у панели отеля с периметром бегущих друг другу в затылок огней стоит длинный ряд молочно-белых и черно-сетчатых чулок…
– Гирш, а Бог любит кого-нибудь просто так, из собственной слабости? – спрашиваю я.
Гирш загадочно улыбается и исчезает в ближайшем проходном дворе, забыв пожать мне руку на прощание.
Начинает накрапывать дождь. У меня нет зонта, и я поднимаю воротник плаща.
Прораб килограммов
или
много-много лет спустя
На антресолях трактирчика «Колокол и бутылка» мерцала худая свечка. Слабосильный светоч был установлен на грубом дубовом столе и окружен темно-лиловыми бутылками, растерзанными цыплячьими тушками и сломанными перьями лука. Часть стола была очищена от яств: в жиденькой лужице света лежал лист бумаги, над которым склонился человек с гладким волевым подбородком…
Прораб Килограммов подернул плечами и намертво вжался в кресло.
– Д’Артаньян! Д’Артаньян! Скачите скорее сюда! – доносился из лесу до боли знакомый голос.
Д«Артаньян спешился и, цепляясь плащом за кусты жимолости, выдвинулся на звуковой ориентир.
Благородный Атос бегал по поляне совершенно без штанов и возмущенно дергал бровями. Д'Артаньян участливо похлопал Атоса по плечу и уже открыл было рот, чтобы вербально ободрить друга, как с ужасом заметил огромную рыжую лилию на его правой ягодице. Гасконец нервно икнул и опасливо огляделся.
Оглушающе хрустя сухими костями валежника, из чащи выбрался на поляну Портос.
– А-а, вот вы где! – радостно прогудел он.
Д«Артаньян, все еще хлопая Атоса по плечу, поборол вероломную дрожь и, пытаясь придать твердость голосу, воскликнул:
– Черт возьми, Портос!..
Но с Портосом творилось что-то неладное: он не отрываясь смотрел на лилию и при этом как бы наливался изнутри чем-то эдаким – и вдруг с ревом: «Е-есть в графском парке Черный пруд!» – убежал в чащу.
– Это она! Это Миледи! – Атос заплакал и стал сморкаться в платочек с вышитым на нем