Через тонкие стены нашей квартиры слышно, как открывается дверь напротив, на лестничной площадке раздаются женские голоса. Звенит звонок.
Мы оба почему-то вздрагиваем.
– Пришла, иди открывай, – говорит он.
Я встаю. Становлюсь серьезным и грустным. И иду открывать.
Мы с Гиршем гуляем по крышам
Мы с Гиршем гуляем по крышам. Эта крыша плоская, посыпана битумом, как запасное поле стадиона. Мимо нас, едва не сбив Гирша с ног, проносится велосипедист. Он отчаянно крутит педали в обратную сторону в тщетной надежде затормозить… – и исчезает с плоскости, как его и не было!
Мы с Гиршем подходим к краю крыши и смотрим вниз. Маленький велосипедист ругается грязными словами и пинает маленький велосипед с колесами, искореженными всмятку. Он срывает с головы каску и запускает ее на крышу. Серебристая велосипедная каска быстро увеличивается в размерах, пролетает между мной и Гиршем, звякает жалобно несколько раз, обиженно ворочается на черном битуме и наконец затихает, равнодушная ко всему.
– Почему люди не летают? – спрашивает Гирш.
– Не хотят, – отвечаю я. Это самый простой вопрос из тех, что сегодня задавал Гирш.
Мы спрыгиваем на крышу соседнего дома, этажа на три пониже.
За что я люблю гулять с Гиршем по крышам – за то, что он красиво с крыш спрыгивает: голова чуть откинута назад, руки, словно парящего голубя крылья, своими длинными ногами Гирш делает «ножницы» и приземляется медленно, плавно. Я очень старательный, поэтому не умею учиться. Спрыгнув с крыши, я валюсь на бок и могу наделать столько шума!..
Наша прогулка подходит к концу. Мы спускаемся на землю. Фиолетовое солнце вслед за нами забирается на крыши и сонно с них зевает.
– Послушай, Гирш, а расскажи, как ты поймал баккаруду! – говорю я.
– А-а! Прошлым летом в городском парке?
Гирш