– Хороша была? – требовательно уточняет тетка.
Я показываю большой палец. Еще бы не хороша. Пытаюсь понять, где это снималось: в школе или уже в институте?
– Наверное, на выпускном вечере?
– На вечере, – подтвердила тетка. В лице ее проступило торжество. – На кремлевском любительском концерте, перед Первомаем. За два месяца до ареста.
– Как за два месяца?! – Пораженный, я вновь впиваюсь в фотографию.
Тетку арестовали в тридцать восьмом. Родилась она, по непроверенным данным, в третьем году. Значит, на фотографии ей должно быть не меньше тридцати четырех. К тому времени переменила трех мужей. Сын уже заканчивал школу. Но поверить в это, видя изящную миниатюрную фигурку, лукавый, из-под челки взгляд, было решительно невозможно.
Зато в другое, что много раз слышал от матери, поверил враз и безоговорочно, – всю жизнь мужчины влюблялись в тетку без памяти и по капризу ее совершали немыслимые сумасбродства.
– Ох, и кру тила она ими! Глазиком скосит, на ножке кру тнется. И – готов! – произнося это, мать завистливо зажмуривалась.
Впрочем, сама мама сведения о похождениях тети Оли черпала из рассказов родственников. Разница меж сводными сестрами составляла двадцать семь лет. Жили в разных городах. Общаться начали только после теткиного освобождения.
Но и прочие родственники, как я убедился, знали немногим больше. Жизнь тёти Оли была окутана легендами. И легенды эти тетка создавала сама. Она никогда при мне не рассказывала о своей жизни связно. Лишь изредка бросала вскользь что-нибудь вроде: «Берия, признаюсь, поразил. Редкостный, конечно, стервец. Но, в чем не откажешь, умел обольщать». И тут же, будто сказанное не заслуживало внимания, переводила разговор на другое. Искоса, впрочем, упиваясь произведенным впечатлением. Как хочешь, так и понимай: то ли её обольщал, то ли кто-то из подруг поделился.
Но в этот раз тётю Олю что-то крепко зацепило. Она впала в задумчивость, заёрзала, задвигала губами. Вдруг вытряхнула на стол содержимое пакета и с обеспокоенным видом принялась разгребать его. Нашла то, что искала.
– Значит, считаешь, хороша была?
– Что значит была? Да ты из редчайшей категории женщин – до восьмидесяти доживешь, и всё хороша будешь! – подольстился я.
– Да? А как тебе эта бабёнка нравится? – Тетка протянула еще одну фотографию, совсем скукоженную.
Что тут могло понравиться? Сгорбившаяся старуха, в телогрейке. Кисти рук зябко закутаны в засаленные рукава. Мохнатый платок, по-бабьи подвязанный под самый лоб.
Я непонимающе вглядываюсь в унылое, отёчное лицо, – зачем мне его показывают? Посмотрел на тетку, та выжидательно улыбалась. Начиная догадываться, всмотрелся. И лишь тогда разглядел теткины глаза. Только очень печальные и будто наледью покрытые. В паутине морщин.
– Это