– Змея?
– Острова. Сам сказал, что место тут темное.
– Раньше было светлым. Когда Айви с Акимом Петровичем тут жили, по-другому все было. Даже при змее.
– Раньше ворота между мирами не открывались. Одно зло, привычное. С ним и остров, и озеро, и город свыклись.
– А теперь?
– А теперь зло новое.
– Ты?
– Я. – Албасты усмехнулась, обнажая острые зубы. – Не только я. Поменялось все, ты вот чувствуешь, а люди пока еще нет.
– Дом живой. – Август стер пыль с каменных Дуниных башмачков. – Я его построил, а теперь он живой. Но не мое он детище. Башня вот моя, а он – не мой. Понимаешь?
– Понимаю. У него душа.
– У дома?
– Темная, голодная, злая.
– Почему?
– Потому что родилась темной ночью от не-любви двух миров. Когда дите от не-любви рождается, оно темное и злое.
– Как звереныш.
Вспомнился вдруг сын Злотникова. Тоже ведь родился от не-любви, и во что вырастет, уже сейчас понятно. Если Август позволит вырасти. А он не позволит. Нужно лишь решить, как правильно поступить, когда начать мучить своего кровного врага. Станет ли смерть единственного ребенка для Злотникова мучением? Нет. А смерть единственного наследника? Видно, что к зверенышу он пока еще не привязался, но ведь забрал же зачем-то у родной матери, держит при себе, вопреки желанию Мари. Значит, рассчитывает на что-то, значит, надеется. Вот и Август будет надеяться, что когда-нибудь смерть звереныша станет для Злотникова ударом.
– Звереныш. – Албасты снова улыбнулась, на сей раз Августу показалось, что мечтательно. – Его тоже ненавидишь?
Пока нет, но заставит себя ненавидеть, вырастит в душе, взлелеет лютую ненависть. Для этого и нужна-то сущая малость: каждый день надо напоминать себе, что отец звереныша повинен в смерти Евдокии. А сова не родит сокола, это всем известно.
– Его отец дочку Айви не пожалел, когда в озеро швырнул. Отчего же мне жалеть?
– Хочешь, я его навещу?
– Звереныша?
– Любопытно мне посмотреть. – Кошка перебралась к албасты на колени, блаженно зажмурилась.
– Не убивай только. И сильно не пугай.
– Я ему даже показываться не стану, только одной волосинкой дотронусь.
– И что будет? – Август и сам понимал, что будет, но все равно хотел услышать ответ.
– Страшно ему будет. Очень страшно. Хочешь, чтобы зверенышу было страшно?
– Хочу, – ответил Август без колебаний. Почти без колебаний. А потом, уже обеими руками, обнял каменную Евдокию за ноги. – Он велел ее убрать… Сказал, если я не уберу, он прикажет ее в озеро столкнуть. – А куда я без нее? На кладбище я не хожу. Нет там ее, моей Дуни. Я хочу, чтобы она рядом была, чтобы поговорить можно было.
– В пещеру. – Кончик белой косы тоже коснулся башмачка каменной Евдокии, осторожно, словно албасты боялась обжечься. А может, так оно и было? –