5
Хмельное ощущение причастности к таинству воскресного торга, изрядно сдобренного эротикой, накатило на Моню сразу, как только он оказался втянутым в хаотичное движение толпы, перемещавшейся от прилавка к прилавку. Тетя Бася, которая отвела ему роль бесплатной рабочей силы, растворилась где-то в сердцевине гудящего рынка, и Моня, предоставленный самому себе, с удивлением смотрел на горящие глаза сограждан, на монументальные фигуры продавцов, на грациозные движения женщин, сжимающих в ладонях выставленный товар, словно проверяя на ощупь его звонкую упругость. Но все это были мимолетные, выхваченные из общего мельтешения картинки. Его продолжал нести разноголосый поток, и наступил момент, когда Моня почувствовал опасность бесконечного кружения, опасность потерять не только тетю Басю, но и самого себя, стать обезличенной щепкой, которую помимо ее воли засасывает стремительный водоворот. Ему надо было взять паузу, перевести дух, прибиться хоть к какому-то островку стабильности. В полной растерянности Моня вертел головой направо и налево, пока не увидел выкрашенный коричневой краской газетный киоск, одиноко торчащий на самом краю рыночной площади.
Площадка около киоска была как спасительная отмель, куда не доходили волны, накатывающие на многочисленные ряды прилавков. Суетящаяся толпа казалась отсюда массовкой какого-то странного фильма, и лишь ветер, сменивший свои порывы на легкий бриз, не давал утратить чувство реальности. Он трудолюбиво приносил к закрытому в этот день киоску запахи дымящихся костров, на которых сжигали опавшие листья, смешивал их с запахами конского навоза и добавлял струю «ароматов», доносившихся из мусорных контейнеров, где догнивали подпорченные яблоки, мятые помидоры и вялые, сморщенные огурцы, чей вид вызывал не самые приятные интимные ассоциации у взыскательных бобруйских дам.
Моня вздохнул полной грудью и приготовился окончательно расслабиться, но ощущение некой опасности не позволило