– И что это было?
Ее брови взлетели так высоко, что едва не достигли корней волос, которые готовы были превратиться в змей и сожрать меня. Черные змеи с выпученными зелеными глазами.
– О чем ты?
– Ты знаешь, о чем, Скай, – с нажимом произнесла Эшли. С ее бровями творилось что-то странное – теперь они сошлись на переносице, а выражение лица резко сменилось с недовольного на сочувствующее. Голос снизился на пару тонов: – Она изо всех сил старается тебе угодить…
– Мне не нужно угождать, – отрезала я. Сердце тут же заколотилось. – Я лишь хочу, чтобы никто не задавал вопросы.
– Знаешь, что? – Эшли стремительно встала на ноги, от чего ее волосы взметнулись черной волной вверх и опустились на грудь, и схватила свою кожаную сумочку на длинном ремешке лежащую на соседнем стуле, наверное, чтобы придушить меня. – Ты, по-моему, совсем сошла с ума, если думаешь, что люди, которые беспокоятся о тебе перестанут задавать вопросы. И еще, – она передумала убивать меня и накинула сумочку на плечо: – Советую тебе определиться с тем, как ты хочешь, чтобы люди себя вели. Ты изо дня в день говоришь, что с тобой все нормально, но, когда люди ведут себя беспечно, ты кидаешься на них, словно злобная гиена.
Мои брови взлетели вверх:
– Я не прошу уступать мне, Эшли.
Девушка наклонилась вперед, почти касаясь кончиками волос моей яичницы:
– Тогда сними комнату в отеле. Или не возмущайся, когда с тобой пытаются найти общий язык.
Эшли раздраженно протопала мимо меня, продолжая бурчать под нос:
– И что с ней случилось, черт ее дери…
Мне ничего другого не оставалось, кроме как отправиться в кабинет тети Энн в западном крыле. Здесь всегда было прохладно и сумрачно, и пахло свежими красками. Сквозь огромное окно, расчерченное рейками на квадраты, просачивался слабый зеленоватый свет из-за расстилающегося прямо позади дома живописного леса. Он являлся толчком для воображения всяких ужасов, которые потом появлялись на картинах преимущественно в темных тонах. Тетя Энн и сейчас стояла у мольберта лицом к окну. Пыталась утихомирить свои эмоции и подавить депрессию. Надеюсь, женщина не плачет. Хоть я и боялась ее слез, тем не менее решительно обошла мольберт, и встала чуть сбоку, чтобы не загораживать свет, падающий на картину и сероватое лицо тети Энн с болезненными синяками под глазами.
Тетя Энн посмотрела на меня с улыбкой, от которой стало еще больнее.
– Я хочу извиниться за свое поведение, – несмотря на искренность, голос звучал жестче и грубее, поэтому я перефразировала: – Мне действительно жаль, не знаю, что на меня нашло.
Я прочистила горло, ожидая вынесения вердикта. Тетя Энн продолжала пронзительно смотреть мне в глаза, от чего я почувствовала себя неуютно и еще более виновато. И почему я никогда раньше не замечала, что когда тетя Энн серьезна и смотрит на меня подобным взглядом она так сильно похожа на маму?
– Я